В наши тревожные и беспокойные дни набралось много различной информации о растущем всесилии спецслужб. В погоне за безопасностью добропорядочных и благонадежных граждан (или под этим предлогом) частная жизнь этих же граждан подпадает под пристальное внимание органов безопасности и тем самым все больше и больше ограничивается.
Мы не будем рассуждать в этом материале о “законе Яровой”, наездах на Telegram и прочие мессенджеры. Не будем останавливаться на том, что Европейский суд по правам человека еще в 2015 году признал: российское законодательство не способно защитить граждан от несанкционированной прослушки. Мы попытаемся посмотреть на один из краеугольных камней возможного ограничения конституционных прав граждан - федеральный закон “Об оперативно-розыскной деятельности”. А также рассмотрим на конкретном примере, как соотносятся доказательства, добытые с помощью этого закона, с УПК РФ и как они трактуются российским правосудием.
Я думаю, что в той или иной степени каждый россиянин, а уж тем более - занятый на руководящей должности, задавался вопросом: прослушивается ли его телефон? Следит ли за ним “Большой Брат”? Ведь то и дело в разговоре по сотовой связи встречается фраза “об этом не по телефону”. Или - “об этом при личной встрече”. И профсоюзные лидеры здесь не исключение, как и любые другие руководители.
Тайна телефонных переговоров - конституционное право гражданина РФ, закрепленное за ним в ст. 23 Основного закона. И вот так просто взять и начать прослушивать разговоры никто не имеет права. Только с разрешения суда. Никак иначе. Пункты 11 и 12 ч. 2 ст. 29 УПК (“Полномочия суда”) гласят: “Только суд, в том числе в ходе досудебного производства, правомочен принимать решения… о контроле и записи телефонных и иных переговоров… о получении информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами”. То же самое говорит и ст. 8 ФЗ № 144 “Об оперативно-розыскной деятельности”.
Статьи 8 и 9 данного закона подробно регламентируют, каким именно образом суд должен рассматривать вопрос об ограничении конституционных прав граждан. В исключительных случаях, не требующих промедления, эти права можно ограничить и без санкции суда. Но суд все равно должен быть уведомлен в течение 24 часов, а орган, осуществляющий оперативно-розыскное мероприятие, обязан в течение 48 часов с его начала получить судебное решение либо прекратить мероприятие. Иначе полученные этим путем сведения не могут быть положены в основу обвинения и служить в качестве доказательств.
Прошу обратить внимание на то, что не только телефонные, но также “иные переговоры”, согласно УПК, могут контролироваться и записываться только с санкции суда.
Думаю, любой профсоюзный лидер - особенно если он возглавляет профорганизацию, обладающую собственностью, - опасается различного рода провокаций и “товарищей” с подслушивающими и записывающими устройствами. И эти опасения зачастую не беспочвенны.
Вышеизложенное написано в законе. То есть живет на бумаге. А как оно воплощается на практике, которая нередко отличается от красивой теории?
Приведу в пример случившееся в одной из первичек в центральной части нашей страны. Пример, уже ставший типичным: против руководителя этой организации было заведено уголовное дело. И даже не имеет значения, по какой статье. В качестве убедительных доказательств совершения им противоправных действий были предъявлены материалы проводимых в отношении него оперативно-розыскных мероприятий. В их числе “прослушивание телефонных переговоров”, “снятие информации с технических каналов связи” и “наблюдение с использованием аудио- записи”. Последнее представляет собой весьма интересное действие.
Пришедший к руководителю, в его рабочий кабинет, гражданин (вовсе не сотрудник правоохранительных органов) беседовал с профлидером, ведя при этом аудиозапись. Мы не вдаемся в суть разговора, лишь в законность проведения данной записи и возможность ее дальнейшей демонстрации в суде. Ведь она явилась одним из доказательств виновности главы профорганизации.
Во время допроса данного гражданина в ходе судебного заседания сторона защиты выясняла подробности состоявшегося разговора:
- Как вы вели эту запись? - спросил защитник.
- Знаете, я пришел в правоохранительные органы, - в запале начал рассказ свидетель. - Мне там выдали часики на руку. Но они оказались вовсе и не часики, а записывающее устройство…
- Не выдавайте оперативных секретов! - рявкнул на свидетеля Его честь.
- А вы давали согласие на участие в этом ОРМ? - продолжал защитник.
- В чем, простите?
- В оперативно-розыскном мероприятии? Вашего согласия нет в деле.
- Нет. Не давал.
Выяснение этих подробностей стороной защиты имело определенный смысл. Ведь в ст. 17 ФЗ “Об оперативно-розыскной деятельности” сказано, что отдельные лица могут с их согласия привлекаться к подготовке или проведению оперативно-розыскных мероприятий. Эти лица могут подвергнуться нешуточной опасности и потому находятся под защитой государства. Как же без их согласия допускать их участие в опасной оперативной работе? Лицо же, участвовавшее в записи разговора с руководителем профорганизации, не давало на то ни письменного, ни устного согласия, что и было подтверждено в ходе допроса. Помимо этого, как сторона защиты ни старалась, она не могла найти в материалах дела разрешение суда на запись беседы. Ведь эта беседа, по мнению защиты, подпадает под определение “иные переговоры”, о которых гласит ст. 29 УПК.
Кроме того, в деле фигурировало и множество записей телефонных разговоров руководителя профорганизации с другими лицами, помимо пришедшего в кабинет гражданина “с часиками”. На переговоры только с одним из них было получено разрешение по всем правилам российского законодательства. Это было постановление за подписью заместителя председателя регионального суда. Вот как оно выглядит: “Ограничить конституционные права на тайну телефонных переговоров, переписку, почтовых, телеграфных и иных сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, руководителя первичной профсоюзной организации и разрешить правоохранительным органам проведение оперативно-розыскных мероприятий “прослушивание телефонных переговоров” и “снятие информации с технических каналов связи” с применением специальных технических средств фиксации по используемому руководителем абонентскому номеру радиостанции сотовой системы связи номер […], а также “контроль почтовых, телеграфных и иных сообщений” сроком на девяносто суток”.
Точно такое же постановление было вынесено в отношении гражданского лица, с указанием его номера телефона, чьи переговоры с руководителем профорганизации были интересны правоохранителям.
Напрашивался явный вывод. Запись переговоров только между этими двумя гражданами была получена в соответствии с законодательством РФ. По мнению защиты, запись телефонных разговоров профлидера с другими лицами, чьи номера телефонов не были указаны в постановлениях суда и чьи конституционные права не были ограничены, являлась именно недопустимым доказательством. А ст. 75 УПК гласит, что доказательства, полученные с нарушением требований этого кодекса, не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения. Так же как и результаты ОРМ - “наблюдение с использованием аудиозаписи”, сделанное человеком “с часиками”, на проведение которого не давалось разрешение суда.
Все эти несоответствия и нарушения были изложены стороной защиты в ходатайстве об исключении из числа доказательств всех данных оперативно-розыскной деятельности, за исключением тех, которые были получены по решению суда. Поскольку, согласно ст. 89 УПК, “в процессе доказывания запрещается использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам настоящим Кодексом”.
Сторона обвинения выступила против удовлетворения ходатайства. Никто и не ожидал другой реакции. Обвинение сослалось на то, что раз свидетель участвовал в оперативно-розыскном мероприятии, значит и его согласие получено. А в ФЗ “Об оперативно-розыскной деятельности” не сказано, что это согласие должно быть письменным. Мол, законодательство РФ при сборе данных доказательств не нарушено, и ходатайство не должно подлежать удовлетворению. Такова была позиция гособвинителя.
Вершащий правосудие почесал затылок и объявил, что решение об удовлетворении данного ходатайства он примет в совещательной комнате при вынесении приговора.
И приговор в этой части был очень любопытен. “Доводы руководителя первичной профсоюзной организации о том, что материалы оперативно-розыскной деятельности получены с нарушением закона, в связи с чем являются недопустимыми доказательствами, основаны на неправильном толковании закона и являются несостоятельными, поскольку эти действия были проведены в строгом соответствии с требованиями уголовно-процессуального законодательства и ФЗ “Об оперативно-розыскной деятельности”. Полученные доказательства являются допустимыми”.
Таким образом, приговор не дал ответа ни на один вопрос. Он просто констатировал - “в строгом соответствии”. И все тут.
Данный пример весьма поучителен. Вроде как перед законом все равны. Неподсудных, утверждает высшее руководство, у нас нет. Но, оказалось, есть “более равные”. Самое же главное - так и осталось непонятным: прослушивать “телефонные и иные переговоры” можно только по решению суда, как гласит УПК, или есть другие, более компетентные в данных вопросах органы?
Читая ФЗ “Об оперативно-розыскной деятельности” и соответствующие статьи УПК, все видишь ясным как божий день. Ограничение конституционных прав - только по решению суда. Причем в одном конкретном случае был даже дан пример подобного судебного решения. Но тот же суд в приговоре говорит о “неправильном толковании закона” стороной защиты. Вот так - захочется быть добропорядочным и законопослушным гражданином, но даже и не узнаешь, как. Ведь правила игры меняются прямо по ее ходу.
Кстати, в следующей публикации мы расскажем, как один из профсоюзных руководителей постарался самостоятельно защитить свои конституционные права на тайну переговоров и что из этого вышло.