Начинаем год с некрологов.
В середине января один за другим от нас ушли два знаменитых артиста: Инна Чурикова и Вахтанг Кикабидзе. Но если Инну Михайловну проводили всенародными аплодисментами, то в случае Кикабидзе было очень трудно соблюсти правило “о мертвых - хорошо или ничего”. И это понятно, поскольку речь идет о человеке, который стал, пожалуй, чемпионом по русофобии среди творческой элиты бывших советских республик. Многие не удержались от соблазна крикнуть ему вослед “земля стекловатой”. Те же, кто от этого соблазна удержались и смогли отдать должное талантливому грузину, зачастую объясняли свою позицию так: артисты что дети малые, ничего не соображают, играют так, как требует режиссер, и поют те песни, которые для них написали другие люди.
Я не могу с этим согласиться. Я не так часто общался с актерами, но те, с кем мне довелось беседовать, оказывались людьми пытливыми, мыслящими, у них была своя точка зрения. На мой взгляд, случай Кикабидзе дает нам повод поговорить о других вещах.
Что объединяет двух недавно ушедших актеров? Чурикова, помимо прочего, запомнилась зрителям своей феерической ролью в фильме “Ширли-мырли”. Кикабидзе стал всеобщим любимцем после “Мимино”. Это фильмы одного жанра, который можно назвать “комедия национальностей”. Жанр, характерный именно для советского цивилизационного пространства. И пусть даже “Ширли-мырли” был снят через несколько лет после распада СССР, его делали люди советского воспитания. Оба фильма говорят нам о том, что нет плохих народов, а есть люди, которых мы встречаем на своем пути и которые чаще всего оказываются хорошими.
Над советской “дружбой народов” в свое время много смеялись. Да, были глубинные противотечения, и каждый русский знал, что в Прибалтике “нас не любят”, под Львовом “у каждого в огороде пулемет закопан”, а грузины неоправданно богаты и уводят женщин у нищих москвичей. И Виктор Астафьев “Ловлю пескарей в Грузии” не от балды написал. И русофобские высказывания неотмирного философа Мераба Мамардашвили не были случайностью. Но советская культурная матрица, при всей идеологической барщине, которую еще и не всех заставляли отрабатывать, создавала среду для творческого общения представителей разных народов и носителей разных этнических традиций. Нередко это давало превосходные результаты. И наследие Вахтанга Кикабидзе нельзя рассматривать в отрыве от этой матрицы.
Можно, конечно, задним числом вчитывать и в “Мимино” неоднозначные смыслы. Можно подозревать, что и режиссер Данелия, и исполнитель роли Валико Мизандари и песни про “птичку-невеличку” уже в то время были людьми с русофобской гнильцой, но лучше не увлекаться анахронизмами. Одни и те же мысли и чувства могут иметь разный смысл в различных культурных рамках. И даже одни и те же люди оказываются не равны сами себе, когда судьба переносит их из одной цивилизационной среды в другую. Молодой талантливый певец и актер, покоривший сотни миллионов сердец в экзоскелете советской культурной матрицы, и озлобленный старик, умерший 15 января в Тбилиси, - это разные люди.
И дело тут не только во времени, бег которого мало кого делает лучше. Когда советской общности не стало, советские люди потеряли почву под ногами. Новую опору каждый искал сам. Кто-то тупо увлекся зарабатыванием денег. Кто-то присягнул Западу как единственному устойчиво горящему светочу. Иных же увлек национализм. К последним примкнул и Кикабидзе. Он был общим достоянием большого союза народов, а стал просто грузином. И когда грузинам велели возненавидеть русских, он послушно возненавидел.
Но ведь и мы - русские, россияне - тоже до сих пор не можем найти твердую цивилизационную опору. До сих пор ищем ее, в том числе через трагические конфликты. Конечно, Советский Союз не возродить. Но ведь многие чувствуют потребность в новой культурной матрице, в новых основаниях, на которых можно было бы воссоздать прежнее единство. Вот какой вопрос ставит перед нами незавидная смерть “Бубы”. Будем ли мы когда-нибудь по-прежнему общаться, вместе создавать что-то прекрасное, ценное и интересное поверх национальных границ - русский с грузином, русский с украинцем, русский с латышом? Или перед нами - необозримое поле вражды на долгий срок?