Культурный форум в Санкт-Петербурге, он же “Форум объединенных культур”, показал нам официальное, парадное лицо культуры. Оно напоминает сытое лицо пожилого мэтра, забывшего о молодых годах исканий и скитаний и давно утратившего способность создавать что-то новое.
Заморские гости, в том числе министры культуры Гвинеи и Эритреи. Непотопляемый Михаил Швыдкой, всё еще пытающийся что-то решать и на что-то влиять. Тусовки, фуршеты, торжественные речи. Пиотровский вручает премию Гергиеву - а можно было бы и наоборот, символический смысл был бы тот же: “Я тебя уважаю, ты меня уважаешь, мы с тобой уважаемые люди”.
Эта культура сидит на больших государственных бюджетах и интересуется главным образом выживанием и целостностью своего сообщества. Не потерять никого из своих и не пустить чужих.
Поэтому два вопроса, обсуждавшихся участниками форума с президентом Путиным, запомнились больше всего. Во-первых, как быть с представителями сексуальных меньшинств в культурной сфере, не осиротеем ли мы без них. Во-вторых, не пора ли вернуть на теплые места и на вкусные гонорары тех мастеров культуры, которые по неосторожности ляпнули что-то плохое про СВО, не подумав, где они завтра будут столоваться.
Страна, кажется, так и не решила, для чего ей сегодня нужна культура. То ли для того, чтобы обеспечивать психологический комфорт населению. То ли для того, чтобы сами деятели культуры были довольны жизнью и не фрондировали. А может, чтобы поддержать нашу армию в нынешнее непростое время? Ой, да что вы, об этом и мечтать не приходится.
Неудивительно, что в сонме играющих, поющих и танцующих не нашлось места пишущим. А ведь именно литература создает смыслы, в то время как играющие, танцующие и поющие лишь облекают эти смыслы в зрелищные формы.
Можно сказать, что парадно-форумная культура объявила поход против содержательности. Тем более что культурный форум возглавил Владимир Кехман, известный практическими подвигами в борьбе со смыслом. Ведь это он убил МХАТ им. Горького, из которого Эдуард Бояков стремился сделать театр, осмысляющий современность.
Но видел я и другую культуру. В дни петербургского форума я оказался в Боровске, маленьком городе с великой историей. Случайно набрел на старый особняк с вывеской “Музей истории предпринимательства”.
Вросший в землю первый этаж. Проваленные полы. Три небольших комнатки. Вас встречает немолодая, по-домашнему приветливая женщина, сразу и билетер, и экскурсовод. По сути это музей купеческой семьи Полежаевых, глава которой когда-то построил этот дом, ныне поделенный на восемь квартир. Создала его внучка купца, ей уже за девяносто, так что сегодня музеем в основном занимается его правнучка.
Здесь есть вещи удивительные - например, огромная пепельница, открывающаяся хитрым рычагом; старообрядцы не курили, но это для гостей. Или коронационная кружка 1896 года, ради которой погибло столько людей на Ходынке. Однако основа коллекции - фото из семейных альбомов.
На этих снимках - не только большая и дружная семья Полежаевых (у купца было больше сорока внуков), которую разметало после революции. Там и Капырины, из вещей которых состоит добрая часть коллекции местного краеведческого музея. И Гучковы, родом из соседнего Малоярославца; член этой семьи был военным министром Временного правительства. И Рябушинские, которые изначально были Стекольщиковыми, а громкую фамилию почти польского звучания взяли по своему родному селу Рябушки, мимо которого сегодня проезжают московские гости, стремящиеся в Пафнутьев Боровский монастырь.
Музей такого рода, не нужный государству, не сидящий на бюджете и не вписывающийся в великие культурные проекты, - вопль отчаяния русской провинции: обратите на нас внимание, мы были, мы жили, мы хотим, чтобы о нас помнили. Живая, искренняя и по-настоящему интересная русская культура держится на этих людях: на музейных энтузиастах, на сумасшедших предпринимателях, приезжающих из Москвы, чтобы превратить развалины в туристический объект, на чудаках-художниках, вроде Владимира Овчинникова, украсившего своими росписями стены множества боровских домов, на монастырских экскурсоводах, живущих в малых городах по соседству с обителями. Но этих людей, конечно, не приглашают на пышные культурные форумы. Африканским министрам культуры говорить с ними не о чем. А нашим культурным грандам, стерегущим свои бюджеты?
Нет, я не умаляю значимость Мариинки и Большого, Эрмитажа и Третьяковки. Но культура, тут и там пробивающаяся из земли и пытающаяся заявить о себе, вдохновляет не меньше, чем половецкие пляски маленьких лебедей. И мне кажется, что эта культура, растущая из естественной потребности человека не быть чужим на своей земле, знает о смысле нашего будущего что-то такое, о чем вам не расскажет утомленный многолетними успехами мэтр.