Шел лишь третий месяц создания первички на лесопильно-деревообрабатывающем комбинате (см. “Солидарность” № 46, 2019), и работа была в самом разгаре, как я получил следующее задание - создать профорганизацию в отдаленном леспромхозе.
До этого я лишь раз был в командировке. Ездил в райцентр - хоть и небольшой, но все же город. А тут предстоял выезд к черту на кулички. И только поездом - других путей сообщения не было.
Я вылез из вагона в пять утра на станции Малая Шуйка, как называется сей лесной поселок. С огромной высоты вагонных подножек в темноту спрыгнули еще несколько человек, подхватили сумки и быстро ушли. Вокзала как такового не было, а станция оказалась очень далеко от поселка. Встретив по дороге местного жителя, я осведомился насчет гостиницы. Он посмотрел на меня, как на гостя с другой планеты: гостиниц “тута отродяся не бывало”, а приезжие останавливаются в местной больнице.
В амбулатории была выделена целая палата для командировочных. В соседних палатах “лечились” поселковые больные. Никакой терапии они не получали, а просто жили тут на казенных харчах. Хотя и довольно скромных. Почти как в “государственной богадельне”, что у Ильфа и Петрова.
Забегая вперед, скажу, что жить там было жутковато. Запах, как в любой больнице, стоял специфический, на любителя. Да еще было нестерпимо холодно. И каждый вечер, а я провел в этом незабываемом обществе неделю, до смерти хотелось крепкого алкоголя, причем много. Не знаю уж, как удалось выдержать.
Ближе к полудню я вырулил к конторе леспромхоза. В управлении работало совсем немного людей. Бросались в глаза пустующие помещения. Секретаря не было. Директора я нашел на месте, в кабинете. Это был обычного мужицкого вида руководитель, сам недавно вышедший из лесу. В лесу, наверное, и родившийся. Я к тому моменту благодаря полученному на лесопильном комбинате опыту чувствовал себя куда уверенней в директорском кабинете, чем в первый раз, когда на встрече не посмел произнести ни слова. И завел с начальником разговор о профсоюзе, о том, как он нужен работникам, и прочую ерунду, которую он терпеливо выслушал до конца. Я понимал, что если он воспротивится, то в этой глухомани что-то сделать будет проблематично. Во что бы то ни стало его надо заполучить в союзники.
И он сказал: “Работайте. Я не против профсоюза. Уже давно думаю о коллективном договоре, но не знаю, с кем мне его заключать. Кадровик в этих вопросах не смыслит, а юриста я уволил. Так что вы приехали вовремя”. Я, развивая первый успех, спросил, кого он видит председателем первички. Он сразу указал на инженера-эколога, сказав, что у нее работы не столь много, как у остальных, а должность такая, что ни с кем не совместишь. И пригласил ее в кабинет.
Надежда Михайловна согласилась взяться за профсоюзное дело. Как она рассказала уже без директора, пошла она на это потому, что уж очень надоело сидеть в богом забытой конторе. Лидером, сразу оговорюсь, она стала формальным. Да и не может лидер быть другим, когда на него указал директор. Ни о каких ее “бойцовских” качествах говорить не приходилось, как и о бойцовском характере всей этой зарождающейся первички.
Возможно, если подходить к делу с точки зрения органайзинга и создавать организацию снизу, она имела бы шанс стать боевой и осуществлять функции представительства интересов трудящихся. Но на подобный подход не было ресурсов - ни финансовых, ни временных, ни людских. Такая ситуация характерна для подавляющего большинства случаев создания первичек. Руководство обкома ставит задачу: “Агитируй! Без первички не возвращайся”. И тот подход, который я нащупывал впотьмах на самой заре своей профсоюзной биографии, органайзер мог бы назвать антиметодом, кустарным подходом, не иначе. Однако первички создавались. Звезд с неба не хватали, но были точно не хуже тех, что существовали много лет. И не разваливались до той поры, пока жило предприятие и был цел трудовой коллектив.
Председатель обкома правильно указывал на финансово крепкие в то время предприятия: в организацию, где долги по зарплате и надвигающееся банкротство, нет смысла лезть с профсоюзом.
А пока главное в создании этой конкретной первички было еще впереди. В леспромхозе работали 300 человек. В конторе - лишь полтора-два десятка из них. Основная же масса работников была разбросана по трем участкам. Это те самые люди, кто валит лес, вывозит его к дороге, везет к месту погрузки. Не унылые конторские физиономии, а настоящий пролетариат с мозолистыми руками и неизменной сигаретой в зубах. Директор выдал нам транспорт (спасибо, что не гужевой!), и мы с “председателем” поехали к тем, кто кует финансовую опору предприятия.
Ездили мы по участкам три дня. Залезаем в шесть утра в автобус, доставляющий лесорубов до делянок. Там такой стоит дым от курева, что не видно попутчиков! Автобус едет, а у меня целых полчаса, чтобы в условиях неимоверной тряски (дорога-то лесовозная) рассказать мужичкам “за профсоюз”. Автобус так подбрасывало, что однажды я очень сильно ударился головой о потолок. Сказал бы мне кто-то в тот момент слово “органайзинг” или поведал о методе четырех вопросов…
Но, вы знаете, в таких условиях дела идут несравненно лучше, чем в кабинетах или залах заседаний. Ведь вместе со мной в автобусе подпрыгивал и “гегемон революции”, правда, в силу опыта головой не ударялся. Мои слова утопали в реве двигателя и табачном дыму, но дошли до лесорубов. Из каждого автобуса выходили по 10 - 15 новых членов профсоюза. Они успевали не только подписать заявления, но и проголосовать за создание профорганизации и избрать председателя. Ведь я не имел права забывать о протокольной стороне дела.
А вот в ремонтно-механических мастерских, где разговаривать с рабочими пришлось в тишине, беседа шла куда сложнее. На меня там даже набросились: “Приехал тут к нам такой, в ботиночках! За профсоюз агитирует!” - кричал пожилой вулканизаторщик, указывая на мое коренное отличие от малошуйцев. Они-то в этой непролазной грязи в любое время года ходили в сапогах. Да, интеллигентная внешность, очки и “ботиночки” делали преграду между мною и пролетариатом непреодолимой. Я, конечно, сохранил лицо, ответив должным образом на все выпады ремонтников, но ни одного заявления от них не вынес.
В дальнейшем, уже работая на высших профсоюзных должностях, я не забыл о своих очках и “ботиночках”. Я ведь и в общении с пролетариатом замечал за собой “заумные” фразы: рабочие их, конечно, понимали, но сами не употребляли. Тем временем в штат обкома на направление создания новых организаций был принят председатель профкома пассажирского автопредприятия. Парень открутил баранку целых 15 лет и желал поработать на профсоюзной ниве. Я видел, как он общается при создании первички с трудящимися. Он произносил умопомрачительно простые фразы, которые мне не пришли бы на ум. Он настолько умело поддерживал беседу “за жизнь”, что агитационная деятельность получалась у него намного лучше, и результаты были впечатляющими.
Так или иначе, но за первый приезд в Малую Шуйку я не только формально создал организацию и избрал худенького “профлидера”, а еще и сагитировал в профсоюз около 60 из 300 работников. 20% - прекрасный результат для первой поездки наугад. Помимо заявлений на вступление, я не забывал и о заявлениях на удержание членских взносов. Решение этого вопроса не надо оставлять на завтрашний день. Масса инертна, тем паче по поводу денег. И всегда будет соблазн сказать себе: “Вот повысим зарплату или протолкнем в коллективный договор оплату обедов, тогда очередь в профком за бланками заявлений сама выстроится!” Ни в коем случае нельзя позволять себе подобную расслабленность. Не выстроится. А обеды будут принимать как должное, что, в общем-то, справедливо.
Разумеется, об осознанном членстве здесь не могло быть и речи. Когда я снова приехал в Малую Шуйку, многие из вступивших в профсоюз 60 человек начисто забыли об этом своем решительном шаге. Некоторые из них писали заявления вторично, что подтверждает неосознанность их выбора в первый раз.
Во вторую, третью и последующие поездки я заботился не только о рекрутировании в профсоюз, но и о правильном оформлении первички. Скажу сразу, что ни одна из созданных мною организаций не обладала статусом юридического лица. Важно было обзавестись пусть небольшим, но правильно избранным руководящим органом - профкомом, который мог в любой момент собраться, принять решения и правильно их запротоколировать.
Также в профкоме должна быть вся правоустанавливающая документация (протокол учредительного собрания, постановление о включении первички в общероссийский профсоюз, устав профсоюза). Ведь работодатель сегодня благословляет на создание профорганизации, а завтра может в корне переменить мнение. На случай конфликта, если начальник захочет “наехать” на легитимность вновь созданного профсоюза, вся документация лежала в отдельной папочке со всеми штампами и подписями. В конфликтной ситуации для первички будет очень кстати отсутствие статуса юрлица, поскольку суд не сможет принять решение о ее ликвидации. Нельзя ликвидировать то, чего в правовом поле как бы и нет.
То есть основная масса первички была инертна и ее делами не интересовалась. Но взносы платила исправно. А через пару месяцев был создана комиссия по заключению колдоговора. Она состояла в основном из представителей работодателя, поскольку даже членов комиссии, выдвинутых профсоюзом, нельзя было назвать бойцами за рабочие интересы. Но колдоговор был подписан. И нельзя сказать, что он лишь отражал Трудовой кодекс: колдоговор закреплял и новые льготы, появившиеся только вместе с ним.
Несмотря на создание первички с “разрешения” работодателя и ее полную подконтрольность ему, ее существование не было бессмысленным. Смысл состоял не только в отчислении взносов и финансовой подпитке высших профсоюзных эшелонов. Он был также и в прямой работе первички, улучшившей положение работников предприятия.
Через несколько лет начался очередной финансовый кризис, катком прокатившийся по лесной промышленности. Предприятие в Малой Шуйке стало хиреть, и вскоре его накрыла волна банкротств, под которой потонула не одна организация. Но до того несколько лет леспромхоз, а с ним и первичка жили и работали.