Известно, что хорошие утопии писать намного сложнее, чем антиутопии, однако именно утопия может стать образцом того мира, к которому миллионы людей будут стремиться, будут пытаться его построить. Именно так и произошло с Миром Полудня, созданным братьями Стругацкими. Именно он стал образцом того самого коммунизма, который строили в СССР. Почему же не получилось? И как вообще можно построить мир, в котором хочется жить? Об этом на литературной конференции “Роскон” говорил писатель-фантаст, уникальный специалист по средневековому Китаю Вячеслав Рыбаков.
По мнению писателя-фантаста Вячеслава Рыбакова, все люди в силу разных причин (генетики, или воспитания, или еще почему-то) делятся на две группы: одни считают, что будущее важнее настоящего, другие - что настоящее важнее будущего. И то и другое - крайности, между которыми приходится балансировать, но важнейший вопрос, какая из этих двух жизненных стратегий доминирует.
- В чистом виде обе стратегии рискованные. Те, кто живет ради будущего, рискуют, что не достигнут своих целей, а прожитую жизнь не воротишь. Те, кто живет ради настоящего, рискуют оказаться в вытоптанной пустыне, потому что не привыкли ничего делать для завтрашнего дня, - поясняет Рыбаков.
Однако выбор стратегии делают не только люди, но и общества, страны в целом. Если общество живет ради будущего, жертвуя настоящим, то такую стратегию можно назвать мобилизационной; если же ради настоящего - то это демобилизационная стратегия.
- В течение громадного, судьбоносного периода в жизни нашей страны в XX веке такой мобилизационной идеологией был коммунизм. Но фишка в том, что идея сама по себе не завораживает, неспособна обеспечить психологического стремления для приложения каких-то усилий. Завораживает представление о достигнутой цели, эмоционально убедительное. Волею судеб наиболее яркие и наиболее заманчивые картины коммунизма создали для нас братья Стругацкие, - уверен писатель. - Нарисованный ими Мир Полудня до сих пор для многих остается очень притягательным, и не из-за кибердворника или звездолета класса “Призрак”, а из-за того, что людям хотелось быть такими людьми, как в книге, хотелось жить с такими людьми. Мир будущего Стругацких настолько светел и приятен, что хотелось действительно постараться ради того, чтобы он реально возник, и казалось, что это очень просто.
Сами Стругацкие только в начале пользовались термином “коммунизм”, потом они от него отошли, потому что их мир - это не коммунизм идеолога КПСС товарища Суслова. Сейчас этот термин стал для многих одиозным, и до сих пор приходится отделываться эвфемизмами: русский мир, русская мечта и т.п. Сам же Вячеслав Рыбаков предлагает использовать слова “мир, в котором хочется жить”.
Почему же коммунизм Стругацких и коммунизм компартии оказались разными? Рыбаков в этом видит такую причину: дело в том, что к моменту проникновения европейских идей Россия не успела выработать своего представления о желанном мире. У нас представления об идеальном мире были исключительно религиозными, то есть о мире после смерти. А европейский коммунизм возник как светское учение; его истоки - у Платона, Томаса Мора, Томмазо Кампанеллы. Они описывали миры, которые считаются предтечами коммунистического, хотя, если разобраться, в их мирах совсем не хочется жить: они довольно жестокие и зачастую несправедливые.
- Мы порой даже не осознаем, насколько культурная традиция на нас воздействует и доминирует над нами. Поразительным образом советская фантастика - с ее воинствующим богоборчеством, антиклерикализмом, полная материалистической героики - оказалась первой для русской культуры попыткой сформулировать идеальный мир. То есть фактически она исполняла роль передатчика религиозного идеала в реальность, - говорит писатель.
Именно поэтому Мир Полудня стал таким родным и желанным для миллионов. Описанные Стругацкими звездолетчики, врачи и учителя оказались такими же, как читатели, плоть от плоти, и именно ради такого коммунизма, еще задолго до Стругацких, люди приносили жертвы.
- Нам понадобился добрый десяток лет, чтобы понять, что наш коммунизм и коммунизм товарища Суслова не имеют между собой ничего общего, - считает Рыбаков. - Это действительно были два коммунизма: хотя они и назывались одним словом, но вырастали из различных культурных традиций. И эти культурные традиции оказались настолько несовместимы, что два этих коммунизма аннигилировали, уничтожили друг друга, как протон и антипротон: не стало ни того, ни другого.
Мало показать идеальный мир, нужно еще показать путь, каким можно этот мир достичь. А вот тут у Стругацких большой провал. В первых книгах они вообще эту тему не затрагивали, мир постулировался как свершившийся факт. Затем они понемногу начали об этом упоминать, давать намеки на то, как же перейти от нашего мира к Миру Полудня.
В “Хищных вещах века” есть такие слова: “Не может быть, чтобы здесь не оказалось никого, кто с нами. Кто ненавидит все это смертной ненавистью, кто хочет взорвать этот тупой сытый мир”. И еще цитата: “Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь им, чтобы они не растрачивали ненависть по мелочам”. То есть фактически основной созидательной силой переустройства общества объявляется ненависть.
Описав мир, в котором у людей уже реализованы все желаемые ценностные установки, Стругацкие на момент перехода как бы временно отключают эти установки. Более того, заменяют их на противоположные. Любовь - на ненависть, патриотизм - на космополитизм, ставку на благородного человека - ставкой на маргиналов. А тем плевать на большинство людей, ведь те обычные, простые, тупые, значит - не имеют значения. При этом предполагается, что, когда новый мир будет, наконец, построен, ценностные установки новой культуры снова включатся.
- Пожалуй, вот это несоответствие ценностных установок на момент перехода и после перехода и составляло одну из самых болезненных проблем братьев Стругацких, она и обеспечивала как их прозрения, так и их заблуждения. И, пожалуй, именно поэтому Мир Полудня у нас не задался, - делает вывод Вячеслав Рыбаков.
Он полагает, что если мы все же хотим построить такой мир, то нам самим уже стоит подумать, как к нему перейти, чтобы по дороге не растерять все ценности желанного мира, а, наоборот, приобрести недостающее.
“Новое поколение должно уметь справляться с “волосатой обезьяной”, сидящей у всех нас в подсознании”, - пишут Стругацкие. И многие любят цитировать это, не понимая, что на самом деле желание в нас обеспечивает только “обезьяна”, мозг ничего не хочет, он лишь ищет пути достижения того, что ему диктует “обезьяна”. Так что для того, чтобы двигаться в светлое будущее, эта самая “обезьяна” не менее важна, чем мозг. Хотя бы для того, чтобы захотеть построить это лучшее будущее.
Сам Рыбаков полагает, что невозможно осуществить переход к новому миру, не изменив экономическую модель:
- Может быть, в обществе потребления и нет особо ничего плохого, но общество бессмысленного потребления, которое теперь совершенно необходимо для того, чтобы экономика крутилась, не дает возможности познавать и создавать. Это и некогда, и незачем. Если уж думать о преобразовании мира, то начинать надо с того, чтобы сформулировать, обосновать и просчитать такую экономическую модель, которая смогла бы обеспечить эффективность, не вырождаясь в командно-административно-распределительную социалистическую и не скатываясь в постоянный рост потребления. А потом еще и попытаться увлечь идеей такой экономики все человечество. Вот и будет русская идея, вот и будет, что нам предложить миру. Создать такое, конечно, куда сложнее, чем просто требовать прав человека, или сменяемости власти, или повторять старые марксистские лозунги, но это единственная настоящая альтернатива. А сейчас уместно вспомнить одну из моих любимых цитат Стругацких: “Мы сами знаем, что эта задача не имеет решения, мы хотим знать, как ее решать”.