В условиях непрекращающегося кризиса современной экономической системы о “новой индустриализации” все чаще говорят с высоких трибун. В этом году девяносто лет исполняется советскому Госплану - учреждению, которое на семь десятилетий стало альфой и омегой советской экономики. Как Россию перевели на плановые рельсы и какие копья ломались вокруг проекта индустриализации СССР - читайте в материале “Солидарности”.
На фото - фрагмент плаката Г. Клуциса "Выполним план великих работ", 1930 год
Зима 1920 года - “дно” разрухи. Заводы либо стоят, либо работают на последнем издыхании, в условиях постоянного дефицита. На этом фоне большевистское правительство делает амбициозный шаг. Созывается государственная комиссия по электрификации страны, ГОЭЛРО, перед которой поставлена задача создать план сплошной электрификации страны. План поручено разрабатывать двум сотням специалистов, во главе которых поставлен большевик и видный к тому времени энергетик Глеб Кржижановский.
Разработки по электрификации России делались еще до войны. После нее, в условиях дефицита топлива, для разрушенной экономики это был чуть ли не единственный возможный выход. Однако наблюдателям план кажется абсолютной фантастикой. Герберт Уэллс, посетивший в 1920 году Советскую Россию и встречавшийся с Лениным лично, говорит о ГОЭЛРО с редкой смесью восхищения и скепсиса:
“Ленин, который, как подлинный марксист, отвергает всех “утопистов”, в конце концов сам впал в утопию, утопию электрификации. Он делает все, от него зависящее, чтобы создать в России крупные электростанции, которые будут давать целым губерниям энергию для освещения, транспорта и промышленности.... Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной, равнинной, покрытой лесами стране, населенной неграмотными крестьянами, лишенной источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасла торговля и промышленность?... осуществление таких проектов в России можно представить себе только с помощью сверхфантазии”.
Электрификация должна была, по замыслу разработчиков проекта, идти, опережая развитие территорий. А в сам план ГОЭЛРО входит не только возведение новых электростанций, но и обустройство соответствующей транспортной и индустриальной инфраструктуры, и разработка экономического районирования страны.
Для продолжения этой работы 22 февраля 1921 декретом СНК будет создана Государственная общеплановая комиссия при Совете труда и обороны РСФСР, а та, в свою очередь, 21 августа 1923 года будет преобразована в тот самый Госплан, которому суждено стать направляющим оком советской экономики до самого краха Союза. Однако так вышло не сразу.
К 1921 году жизнь в СССР меняется. Жестко централизованная “главкистская” система управления полумертвой промышленностью осталась в прошлом. Провозглашен НЭП. Крупная промышленность в это время, конечно, остается в руках государства - однако новые власти пытаются и сюда привлечь иностранный капитал.
К 1927 году предложений из-за рубежа о заключении концессионных договоров уже свыше двух тысяч. Другое дело, что далеко не все они будут удовлетворены. Особенно активно шли иностранцы в добывающую промышленность. Взять хотя бы компанию Lena Goldfields, на приисках которой произошел печально известный “Ленский расстрел” 1912 года - она снова получила право разрабатывать прииски на Лене и Витиме. К 1927 году статистика (правда, в то время ей едва ли хватало аккуратности) показала: достигнуты довоенные мощности. Однако производительность труда на предприятиях ниже по сравнению с дореволюционной примерно на треть, а себестоимость продукции - и, соответственно, цены - существенно выше. Правительство пытается оптимизировать производство - но это приводит лишь к тому, что на улицах прибывает безработных, которые и так берут штурмом многочисленные биржи труда и сеют антисоветские настроения.
В Госплане между тем собралась серьезная команда. Руководящие структуры организации комплектуются специалистами разных взглядов и фракций - в них вошли, к примеру, экс-меньшевик, экономист и философ Владимир Базаров, статистик и в недавнем прошлом чиновник Временного правительства Владимир Громан, экономист-эсер Николай Кондратьев. Первый годовой план развития экономики, или, как тогда говорили, “контрольные цифры”, Госплан выдаст в 1925 году. Тем временем в самой структуре нет единства мнений, как эти контрольные цифры получать.
Середина двадцатых - время горячих дискуссий экономистов-плановиков о методиках планирования. Одну точку зрения отстаивали “генетики”, сторонники осторожного планирования с детальным анализом существующих условий. Так, Николай Кондратьев, один из ведущих представителей этого лагеря, писал:
“Если нота Керзона могла изменить состояние угольной промышленности, то о каком балансе народного хозяйства на 5 - 10 лет можно говорить?”
В другом лагере находились сторонники “целеполагающего”, или “телеологического”, подхода - планирование, согласно представителям этого направления, должно осуществляться исходя из стоящих перед государством и экономикой задач, и сами эти задачи должны, в свою очередь, менять экономику.
Первые представители “телеологического” подхода, как тот же Владимир Базаров, были довольно осторожны и далеки от “штурмовщины” дальнейших лет. Они не считали возможным привязывать достижение глобальных целей к фиксированным срокам. Но уже спустя некоторое время победил более радикальный, известный нам вариант “телеологического” подхода.
“Лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие”, - как-то заявил один из ведущих плановиков-“телеологов” Станислав Струмилин.
В 1925 году XIV партсъезд провозглашает курс на форсированную индустриализацию, усиление в экономике директивной роли государства и, соответственно, Госплана. Но возникает вопрос: откуда, собственно, на эту индустриализацию взять средства? Здесь долгие годы, напомним, шла своя война.
С левого фланга наступали “левотроцкисты” с идеей скоростной сверхиндустриализации. Близкий Троцкому экономист Евгений Преображенский выходит с идеей “первоначального социалистического накопления” (по аналогии с “первоначальным накоплением капитала”). По большому счету, это развитие идей и методов времен военного коммунизма:
“Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, чем менее то наследство, которое получает в фонд своего социалистического накопления пролетариат данной страны в момент социальной революции, - тем относительно больше социалистическое накопление будет вынуждено опираться на отчуждение части прибавочного продукта досоциалистических форм хозяйства”.
Оппонировали сторонникам таких мер бухаринцы. Бухарин, в начале 20-х сторонник жесткого военного коммунизма, к середине десятилетия приходит к ставшему притчей во языцех лозунгу, обращенному к крестьянству: “Обогащайтесь! Накапливайте, развивайте свое хозяйство”. Суть проста: зачем же, высасывая последние соки из деревни, уничтожать крепкую налоговую базу?
“...Нам нужно, - писал Бухарин, - приложить все усилия, чтобы ускорить рост наших материальных средств, ускорить “темп” накопления в нашей государственной промышленности, ускорить приток добавочных средств в нашу государственную казну. Для того чтобы решить эту задачу, необходимо дальнейшее развязывание товарооборота в нашей стране, а для этого, в свою очередь, необходима некоторая большая хозяйственная свобода и для сельскохозяйственной буржуазии”.
Исход спора о судьбе деревни при будущей индустриализации был решен, когда осенью 1927 года крестьяне начали хлебную стачку, а хлебозаготовки были фактически сорваны: установленные государством твердые цены на зерно крестьяне сочли чрезвычайно заниженными. Итог - уже в декабре 1927 года XV съезд ВКП(б) объявляет курс на коллективизацию деревни. А параллельно решается и судьба Госплана: деликатным “генетикам” и прочим в нем больше не найдется места. Сталин на съезде заявляет:
“Наши планы есть не планы-прогнозы, не планы-догадки, а планы-директивы, которые обязательны для руководящих органов”.
В мае 1929 года в столичном Большом театре собирается V Съезд Советов Союза ССР. На нем делегаты утверждают первый пятилетний план развития народного хозяйства на 1928 - 1932 годы. С НЭПом официально покончено, стране придется жить по-новому.
В недрах руководящих кабинетов - как Госплана, так и Высшего совета народного хозяйства, руководит которым Валериан Куйбышев, - директивы к тому времени разрабатывают не первый год. Но, глядя на итоговые цифры плана, кажется, что Сталин, разгромив троцкистов, использует “левоуклонистскую” идею сверхиндустриализации:
“Задержать темпы - значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми... Мы отстали от передовых стран на 50 - 100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”, - говорит Сталин.
Цифры действительно обескураживают. Производство средств производства требуют увеличить на 230%, общие объемы промпродукции - более чем в два раза.
Сторонники “умеренных” вариантов плана в течение 1929 - 1930 годов отстраняются со своих постов. Кржижановский, выступивший против “оптимальных”, то есть максимальных плановых показателей, в 1930 году снят с руководства Госпланом. На его место поставлен Куйбышев, который в этом вопросе лишних сантиментов не испытывал. В мае 1928 года отстранен от должности в Госплане Кондратьев, Базарову, прежде известному своими публикациями, перекрывают доступ в печать. Вскоре - в 1930 году - большинство “несогласных” из Госплана окажется в лагерях.
А народ... На улицах поначалу призывы пятилетки по инерции встретили саркастическими шуточками:
“Успехи социалистического строительства так велики, что через пять лет у каждого гражданина будет своя авиэтка. В воскресенье, например, такой разговор: “Ты нынче что делаешь? Да вот, думаю, не слетать ли мне в Нижний, может быть, удастся два фунта хлеба привезти”.
(Из дневника москвича И. Шитца, май 1929 года.)
Однако скоро шутки закончились. Началась совсем другая жизнь, в которой нашлось место всему - и настоящему энтузиазму, и рабскому труду (в 1929 году, сразу после утверждения итоговых планов пятилетки, СНК принял решение о создании на базе НКВД сети исправительно-трудовых лагерей). Было все - и бардак в статистике, и бесстыдные приписки, и уничтожение старой деревни, и искреннее удивление западных журналистов тому, как стремительно страна обрастала дамбами, электростанциями и комбинатами.
Спорить о том, какой была бы страна, не будь этого надрыва и перелома, можно бесконечно. Но это уже другая - альтернативная - история.