Алеша сидел в туалете и размышлял. “Кто я? - думал Алеша. - Какова моя миссия в этом мире? Почему надо мной потолок туалета, а не небо Аустерлица? И знает ли про мое существование великий отшельник Рамана Махариши?”
Эти мысли заняли у него минут десять, а потом он протянул руку и взял с книжной полки сборник эссе Имре Кертеса. В текстах этого автора, которого Алеша считал гением наряду с собой и с Махарши, есть ответы на все вопросы бытия, и Алеша часто прибегал к его помощи, находясь в туалете. Он открыл книгу наугад и уже почти погрузился в увлекательнейшее чтиво, как погас свет.
- Ты чего там затих? - раздался голос жены: - Вылазь давай, я сейчас описаюсь!
“Я вечный странник, я чужой в любом обществе... - вздохнул Алеша. - Странно, что границы пролегают не только между этносами, но и между самыми близкими людьми...”
- Ну свет-то хоть зажги! - ответил он жене.
- А чего ты там в темноте потерять боишься? - хохотнула жена. - У тебя и при свете ничего не найдешь.
Но свет включила. Алеша аккуратно поставил любимого Кертеса обратно на полку, между Бродским и Умберто, вышел из туалета и грустно посмотрел на холодильник.
- У нас кураги нет? В это время суток я люблю есть курагу... - спросил он у туалетной двери, и та приглушенным голосом жены ответила:
- Иди и купи. А если ты нищий, жри что дают.
Что дают жрать нищим в этом доме, Алеша знал и без заглядывания в холодильник, но вчерашних постных щей ему не хотелось. Ему хотелось размышлять под курагу, а не под щи, ведь под курагу в голову Алеши обычно и приходили самые смелые, самые острые, а порой и самые парадоксальные мысли, которыми он гордился. А какие мысли могут прийти после вчерашних, да еще постных, щей? Правильно - вчерашние постные мысли.
Алеша вздохнул, прошел на балкон, сел в любимое старое кресло, посмотрел на облака и страшным усилием воли заставил себя забыть о кураге. Это ему удалось, и он начал свои размышления. “Как странно... Вот это облако похоже на плывущего кенгуру, а это - на птицу, поющую на оливах Древней Греции... Почему так? Почему облака не одинаковые? Только сама природа знает ответ...”
Тут Алеша отвлекся на жену, которая прошла на кухню, открыла холодильник и достала что-то наверняка вкусное. Проглотив слюну, Алеша совершил еще одно усилие над собой и не пошел на кухню, а продолжил думать. “Ведь как в природе все мудро устроено! Вот, например, дырочки на коже зайчика расположены там, где у зайчика ротик, глазки и попка. А ведь ошибись природа даже на сантиметр, и зайчик бы умер или от голода, или от слепоты, или от...” Тут на балкон зашла жена и протянула Алеше какую-то бумажку.
- Завтра понедельник. Вот телефон, звонишь и идешь устраиваться. Будешь торговать инструментом. Дрели, молотки, отвертки, ты же якобы мужчина. Понял?
Алеша, сбитый с интересной мысли о дырочках на зайчиках, молчал.
- Так понял или не понял? Семь лет альфонсом живешь. Всё, надоело. Завтра звонишь, при мне. Курагу с зарплаты себе купишь, в кафе меня отведешь...
Алеша встал.
- Я? Я буду торговать отвертками? Я, в чьих деяниях - Достоевский, а в помыслах - Куприн? И торговать молотками?
- В твоих помыслах - пожрать на халяву, а деяний и нет никаких. Лень - твое главное деяние. Не позвонишь - собирай манатки и выкатывайся к маме, пусть она тебя кормит. Ее воспитание, в сорок лет мужик ничего не может...
- Причем тут воспитание? - Алеша был на грани истерики. - Да, я увлекся расшифровкой эпитафий на древних надгробиях... Но как ты не понимаешь - древние эпитафии помогают людям познать величие прошлого! Пусть это пока не приносит больших денег, но торговать молотками на рынке... Если бы жена Моцарта сказала ему идти работать, он бы не написал свои...
- Во-первых, эти твои эпитафии не больших, а никаких денег не приносят. И деньги на метро до твоих кладбищ тебе кто дает, не я ли? Во-вторых, не молотками на рынке, а инструментами в магазине у моей знакомой. И, в-третьих, ты не Моцарт, а Алеша Сыпкин. То есть никто.
- А где же милость к павшим? Где эта величайшая благодетель? Все, все великие писатели призывали к милосердию... - тихо, со слезой сказал Алеша. - Ты как гуманитарий должна это знать... Ведь смысл жизни в служении людям, а не в торговле инструментами... Мне грустно оттого, что я тебя любил и люблю... И буду любить всегда...
И он медленно и печально ушел с балкона.
“Она разбила мне сердце, - думал Алеша, лежа на диване и почесывая разбитое сердце. - Плюс ко всему она расширяется, расширяется как Вселенная... А что есть Вселенная? Вселенная - это непознанная бесконечность... Значит, и моя жена - это непознанная расширяющаяся бесконечность... Как, как познать ее?” Не найдя ответа на этот сложный вопрос, Алеша повернулся к стене, отгородившись от всего мира и даже от телевизора. “А что есть наша жизнь? Наша жизнь есть череда бессмысленных усилий, приводящих лишь к новым страданиям и новым мукам...” - слезы уже были готовы сорваться с Алешиных ресниц и капнуть на плед, но голос жены заставил их высохнуть.
- Ужинать иди, Сыпкин! - и сердце Алеши перестало чесаться, печаль ушла, а глаза заблестели в предвкушении еды.
За ужином Алеша рассказывал жене о том, насколько он продвинулся в расшифровке одной древнегреческой эпитафии, потом сходил в туалет за Бродским и читал стихи, потом просил добавки и объяснял величие природы на примере зайчика и его дырочек. Жена Алеши, несмотря на суровую внешность, была женщиной впечатлительной, она представила бедного зайчика со смещенными дырочками, и глаза ее повлажнели.
- Ладно. Месяц тебе даю на твои надгробия. Но через месяц - на работу! Я не могу больше одна все тянуть, на одну еду тысяч двадцать уходит...
И Алеша побежал на диван.
А через месяц Алеша Сыпкин вместе с вещами и фотографиями древних надгробий переехал к маме.
- Понимаешь, мам, - говорил Алеша, доедая борщ, - куда-то пропала у нее эта вот жертвенность, эта способность понять и простить близкого человека. Где, где это чудное некрасовское “Коня на скаку остановит, в горящую избу зайдет...”?
- Может, сынок, - ласково отвечала мама, - за двадцать-то лет кони ускакали, а избы сгорели наконец? Может, устала она, а, сынок? Но ты не расстраивайся, иди подремли.
Но Алеша не слышал, он уже дремал.