Налоговая забастовка и уличные протесты виноградарей в южнофранцузском Лангедоке, окончившиеся стрельбой по толпе и переходом на сторону демонстрантов целого армейского полка, — страница французской истории, малоизвестная в России, но занимающая важное место в локальной исторической памяти. Драма 1907 года, вызванная глубоким кризисом, в котором оказались южные производители вина, дала стимул организованному профессиональному движению виноградарей, причем собственники и работники оказались на одной стороне баррикад. Налоговая забастовка и уличные протесты виноградарей в южнофранцузском Лангедоке, окончившиеся стрельбой по толпе и переходом на сторону демонстрантов целого армейского полка, — страница французской истории, малоизвестная в России, но занимающая важное место в локальной исторической памяти. Драма 1907 года, вызванная глубоким кризисом, в котором оказались южные производители вина, дала стимул организованному профессиональному движению виноградарей, причем собственники и работники оказались на одной стороне баррикад.
Весной и летом 1907 года в южнофранцузском регионе Лангедок произошли события, надолго врезавшиеся в память его жителей. Французский юго-запад охватили массовые демонстрации из-за затяжного кризиса, который поставил на грань голода целый регион — виноделие кормило две трети жителей Лангедока. Протесты пришлось подавлять силой оружия. Пролилась кровь.
Что это было? Одни авторы смело называют события в Лангедоке одним из последних крестьянских восстаний в истории страны, иные — регионалистским протестом. А некоторые — примером корпоративного движения, в котором на защиту отрасли встали вместе собственники и рабочие.
В Лангедоке, области на юго-западе Франции, вино делали с глубокой древности, но регион долго оставался в тени более знаменитых Бордо, Шампани и Бургундии. Когда в XVIII веке внутренние районы Лангедока были связаны с морем судоходным каналом, а на побережье был построен крупный порт Сет, для лангедокских виноделов открылись новые горизонты. Когда же в XIX веке из Парижа в Тулузу дотянулась железная дорога, вино из Лангедока прочно завоевало столичный рынок.
Во второй половине XIX века французское виноделие пережило катастрофу. Филлоксера — американский вредитель, случайно завезенный в Европу в середине столетия, — полностью уничтожила виноградники столичного региона Иль-де-Франс и почти свела на нет производство вина в других старинных винодельческих регионах. Европейская лоза оказалась беззащитной перед заокеанскими насекомыми.
Лишь со временем было найдено решение — прививать европейскую лозу на устойчивые к филлоксере американские подвои. Лангедокские виноградари смогли восстановить производство быстрее других — и принялись наполнять рынок. Для жителей региона виноделие стало главным источником доходов — в нем было занято 60% лангедокцев. К 1907 году на Лангедок и Руссильон приходилось около половины произведенного во Франции вина.
Но тем чувствительнее население Лангедока оказалось к кризисам отрасли. Колебания цен на вино резко отражались на заработках сезонных рабочих. В начале XX века среди сельскохозяйственных работников Юга начинают создаваться профсоюзы, организовываются первые забастовки.
Надо сказать, что филлоксера сильно изменила и социальный портрет среднего лангедокского винодела-собственника. В годы восстановления виноделия небольшие участки стали массово покупать ремесленники и вчерашние рабочие, на ходу осваивавшие тонкости производства. Небольшим собственникам волей-неволей надо было объединяться, тем самым воплощая в жизнь принцип обобществления средств производства. Немалая часть таких виноделов, как и другие люди из их среды, открыто симпатизировали в ту пору социалистическим, анархистским или коммунистическим идеям.
Первая во французской истории кооперативная винодельня была создана в 1901 году в Мароссане близ лангедокского города Безье. В 1905 году открывать построенный местными виноделами общественный винный погреб прибыл один из виднейших французских социалистов — Жан Жорес. Воодушевленный увиденным, он призвал виноделов «готовить в чане Республики вино социальной революции».
Вино социальной революции должно было еще вызреть, но кооперативных виноделен и погребов, которые с присущей южанам поэтичностью быстро окрестили «винными соборами», с каждым годом становилось все больше.
В 1904–1905 годах одна только Франция произвела вина вдвое больше обычного. При этом последние годы лангедокскому вину все тяжелее было пробивать себе дорогу на рынке. Из-за уничтожения филлоксерой виноградников на материке многие виноделы перебрались из метрополии в Алжир и смогли быстро добиться успеха на новом месте. Теперь уже алжирское вино, поставляемое без пошлин (Алжир де-юре был частью Республики), затопило французский рынок. Оно стало массово использоваться для производства недорогих купажированных (смешанных) вин.
В 1903 году французское правительство приняло закон, разрешавший шаптализацию импортных вин. Этот метод, позволяющий подсахаривать неперебродившее сусло и с помощью добавок контролировать кислотность, используется, чтобы стабилизировать качество вина в регионах с нестабильным климатом: уровень сахара в винограде напрямую зависит от солнечной погоды.
Закон давал серьезные преимущества конкурентам лангедокских виноделов. Вдобавок закон о шаптализации открывал и большой простор для злоупотреблений: подсахаривая сусло, можно параллельно увеличить объемы производства, «смачивая» его водой.
Часть рынка еще со времен филлоксерного кризиса стала наполняться откровенными суррогатами, при изготовлении которых использовались изюм, красители, а зачастую и опасные для здоровья вещества. В рабочих кварталах подобные напитки из-за дешевизны пользовались спросом.
Урожай 1906 года лангедокским виноделам продать попросту не удалось. Требования защитить местного производителя, отменить закон о шаптализации и ужесточить борьбу с контрафактом и недобросовестными производителями тем не менее не встречали особого понимания в Париже. Владельцы виноградников и виноторговцы разорялись, наемные сельскохозяйственные работники оставались без куска хлеба и возможности платить налоги.
Одной из главных фигур в дальнейших событиях станет виноградарь из городка Аржелье близ Нарбонны Марселен Альбер.
«Маленький крестьянин... — описывал его современник, — похожий на испанского Христа, Марселен Альбер был мастером на все руки: вовзглавлял театральную труппу, владел кафе и был виноделом. В родной деревне его называли «лу Сигаль» (Lo Cigal, по-окситански — «Цикада») за капризный и беззаботный нрав».
У Альбера было еще одно занятие — он был борцом за права местных производителей. С начала 1900-х годов он пытался создавать комитеты и запускать петиции по борьбе с контрафактными винами — и уже успел заработать себе известность в регионе.
В феврале 1907 года Альбер посылает французскому правительству отчаянную телеграмму: «Юг умирает. Во имя всех нас, рабочих, торговцев, виноградарей, людей без надежды, детей без хлеба, матерей, готовых на бесчестье, сжальтесь над нами!»
Власти и правда направили на Юг парламентскую комиссию, в задачи которой входило изучить возможные пути решения проблемы.
11 марта, узнав о прибытии комиссии в город Нарбонну, Альбер с с 87 единомышленниками выдвинулись туда маршем — с песнями и в сопровождении трубача. Эта небольшая демонстрация стала первым актом дальнейшей драмы. В кафе Альбера в Аржелье вскоре сложился штаб будущего протеста — Комитет защиты виноделия, в состав которого вошли и производители вина, и рабочие. Подобные комитеты позже появятся и в других коммунах Юга.
Премьер-министр Жорж Клемансо, старый лис французской политики, начинавший политическую карьеру как республиканец-радикал, но уже успевший на своем посту прославиться как сторонник жесткого подавления забастовок и радикальных движений, сохранял спокойствие. Когда сенатор от ландедокского департамента Од Альбер Сарро, обеспокоенный происходящим, попытался добиться от Клемансо реакции на происходящее, тот отреагировал пренебрежительно: «Я знаю Юг, у них все всегда заканчивается застольем».
Премьер заблуждался. Протестное движение быстро росло, демонстрации становились все более массовыми. В начале мая движение Альбера поддержал первый крупный выборный чиновник — мэр Нарбонны Эрнест Ферруль.
54-летний Ферруль был из числа политиков, благодаря которым «Красный Юг» и приобрел свою репутацию, — уважаемый в округе врач для бедных, харизматичный оратор, социалист по партийной принадлежности и вдобавок южанин-регионалист по убеждениям.
Поначалу Ферруль не слишком серьезно относился и к Альберу, и к самому движению виноделов, которое в основном представляло интересы небольших собственников. Однако, начавшись как узкокорпоративный протест, движение виноградарей к тому моменту превратилось в нечто гораздо большее. Мелкие и крупные собственники оказались по одну сторону баррикад с наемными рабочими. Вслед за Феррулем к движению стали присоединяться другие выборные чиновники; в поддержку виноделов выступил и Жан Жорес, самый яркий и влиятельный левый французский политик того времени.
Не меньшую поддержку винодельческому движению оказали консервативные и клерикальные круги. Борьба республиканцев и сторонников старых порядков шла во Франции весь XIX век — но нынешний протест объединил, казалось бы, непримиримых противников.
В первом марше, организованном в марте жителями Аржелье, участвовали 87 человек — а уже 5 мая в Нарбонне собралось до 80 тысяч демонстрантов. Марселена Альбера носили на руках.
12 мая на очередной митинг в городе Безье прибыло уже до 120 тысяч человек. Лозунги демонстрантов становились все решительнее: «Хлеб или смерть», «Жить, работая, или умереть, сражаясь». Демонстранты сформулировали ультиматум Парижу: или столица до 10 июня найдет способ помочь виноделам и повысить цены на вино, или южные муниципалитеты перестанут платить налоги.
Количество вовлеченных в протест людей продолжало расти по экспоненте. 9 июня, накануне даты истечения ультиматума, в Монпелье, одном из крупнейших городов Лангедока, на демонстрацию вышли уже 600 тысяч разгневанных жителей.
10 июня муниципалитеты Лангедок-Руссильона опустили французские триколоры, подняв вместо них черные флаги. Налоговая забастовка началась.
Теперь Париж увидел: банкетом и фарандолой (танец-хоровод) дело не кончится. В города Юга были направлены пехотные и кавалерийские полки.19 июня был арестован Эрнест Ферруль, а также несколько членов Комитета защиты виноделия из Аржелье.
Эффект от этих действий был подобен попытке гасить огонь керосином. На улицах стали возводиться баррикады, начались беспорядки. 19 июня в результате стрельбы в Нарбонне погибли два человека. 20 июня разъяренная толпа разгромила префектуру в Перпиньяне. В Нарбонне войска без предупреждения открыли огонь по толпе, убив по меньшей мере пять человек. Более других потрясла южан гибель двадцатилетней Сесиль Буррель. Молодая девушка, работавшая у аптекаря в одном из соседних городков, приехала в Нарбонну на рынок и оказалась под огнем случайно. Ее похороны 22 июня превратились в многотысячную манифестацию.
Уже вечером 20 июня весть о расстреле разнеслась среди солдат 17-го линейного пехотного полка. На следующий день они выдвинулись в Безье. И объявили, что откажутся стрелять по толпе, если таковой приказ даже и поступит. Большинство солдат полка происходило из этих мест — среди протестующих были их родные и близкие.
Марселену Альберу 19 июня удалось скрыться от ареста. В день бунта 17-го полка он был уже на пути в Париж. «Цикада» решил пробиваться напрямую к премьер-министру, чтобы убедить того пойти навстречу требованиям улицы.
23 июня Жорж Клемансо согласился лично встретиться с лидером виноделов. Премьер-министр пообещал Альберу принять меры по борьбе с недобросовестными производителями в обмен на то, что сам он незамедлительно вернется в Лангедок и заставит людей успокоиться. У Альбера не было денег на обратный путь — и он имел неосторожность позволить Клемансо вручить ему сто франков на обратную дорогу.
Когда Альбер уехал, Клемансо рассказал о встрече журналистам, особенно подчеркнув историю с деньгами. Газеты в момент разнесли историю встречи в максимально неблагоприятных для Альбера красках.
И когда Марселен Альбер вернулся домой и попытался убедить других лидеров протеста снизить градус напряжения и прекратить протест, он обнаружил: в глазах его товарищей злосчастные сто франков на проезд обратились в тридцать сребреников.
Теперь от гнева перегретой эмоциями улицы Альбер мог спрятаться только в тюрьме. 26 июня он был заключен под стражу в Монпелье.
Как бы то ни было, выводы на севере были сделаны верные. 29 июня в Париже парламентарии экстренно приняли законы о защите местных производителей — чего и требовали виноделы. Производство винных суррогатов было запрещено. Были введены дополнительные пошлины на сахар, производителей вина обязали декларировать площади своих виноградников и урожая. Собственно, это та самая законодательная база, на которой зиждется французская винодельческая отрасль и ее репутация и сегодня.
Под занавес лета будет сделан новый шаг навстречу виноделам — они будут частично освобождены от налогов на предыдущие урожаи.
Комитет защиты виноделия распался. 89 лидерам протеста были предъявлены обвинения, хотя по-настоящему жестких репрессий не последовало. В начале августа арестованные вышли на свободу, а позже были официально амнистированы.
В сентябре 1907 года бывшие лидеры протеста создали новую профессиональную организацию — Всеобщую конфедерацию виноделов Юга. Ее президентом стал вышедший из тюрьмы мятежный мэр Эрнест Ферруль.
Это не был первый опыт создания винодельческого межпрофессионального союза, защищающего интересы производителей: первыми по этому пути пошли виноградари Новой Аквитании еще в 1880-е годы. Но Лангедоку в XX веке довелось стать локомотивом в деле профессиональной организации виноделов. В 1930-е и 1940-е годы во Франции будут созданы уже межрегиональные винодельческие союзы — но винодельческий синдикат Лангедока будет сохранять самостоятельность и «особость» еще долго.
Законы о защите виноделия не смогли преодолеть кризис перепроизводства в отрасли. Уже вскоре, в 1911 году, история с винным бунтом повторится в Шампани.
Спасение виноделам принесла... Первая мировая война. В 1914 году, когда патриотические восторги по поводу ее начала схлынули и стал очевиден повседневный ужас окопной войны, вино было включено в ежедневный рацион французских солдат. Это, в свою очередь, создало огромный рынок сбыта.
Мятежный мэр Эрнест Ферруль, первый президент Всеобщей конфедерации виноделов Юга, умер в 1921 году, увенчанный почтением лангедокцев. В Нарбонне ему был поставлен памятник; трехцветный мэрский шарф Ферруля превратился в городскую реликвию.
Еще интересней оказалась судьба другой реликвии «винного восстания». Горн, с которым выдвинулась в Нарбонну первая демонстрация во главе с Альбером, потомки трубача Антонена Марти, убежденные коммунисты, послали в подарок Иосифу Сталину. «Красный Юг» не зря носил такое имя...
Солдатам 17-го линейного пехотного полка, отказавшимся выполнять приказ и стрелять в демонстрантов, из-за масштабов и огласки протестов удалось избежать серьезного коллективного наказания. А полк был переведен в тунисскую Гафсу, где обычно располагались дисциплинарные подразделения. В годы Первой мировой полку не раз придется оказаться в самых горячих местах фронта — и многие историки видят в этом месть за неповиновение приказу.
Трагичнее других в этой истории (не считая, конечно, погибших под пулями в июне 1907-го) сложилась судьба «Цикады» — Марселена Альбера.
Преследовавшая его из-за злосчастных ста франков дурная слава не оставила его и по выходе из тюрьмы. Ему пришлось покинуть Лангедок и переехать за море — в Алжир. Альбер умрет в бедности и безвестности в 1921 году, так и не увидев, что десятилетия спустя его имя будет реабилитировано — им начнут называть винодельни, улицы, учебные заведения и кафе в его родных местах.
Юг переменчив, но к исторической памяти относится серьезно.
Александр ЦВЕТКОВ
«Юг» (Midi) во Франции — не просто географическое понятие. Еще в начале XX века в Лангедоке и некоторых центральных и южных регионах — Лимузене, Гаскони, Оверни, Провансе и других — большая часть населения говорила на окситанском языке, относящемся к другой, нежели французский, подгруппе романских языков, и имела сильную локальную идентичность.
В Средние века Лангедок был опорой религиозного движения альбигойцев, жестоко подавленного католической церковью и французскими феодалами. Исторический миф об альбигойцах и противостоянии Юга и Севера жив и сегодня, а в 1907 году помог массово мобилизовать жителей Лангедока. Во время протестных демонстраций к этой стороне истории региона будут апеллировать многие ораторы, а в древней альбигойской твердыне — городе Каркассоне — соберется двухсоттысячный митинг.
В XIX веке Лангедок и Руссильон прославились уже благодаря мощному республиканскому и левому движению. В исторический обиход во Франции с тех лет плотно вошло понятие Midi Rouge («Красный Юг»).
К концу XIX века многие жители региона, в том числе виноделы-кооператоры, симпатизировали социалистам и молодой компартии. Левые занимали многие выборные должности — социалистом был, например, мэр Нарбонны Эрнест Ферруль, которому доведется сыграть роль в событиях «винной революции». Один из наиболее знаковых французских социалистов той эпохи, Жан Жорес, был местным уроженцем — выходцем из лангедокской коммуны Кастр.