Мы привыкли жить в мире, где право ребенка на то, что называют “детством”, - родительскую заботу и гармоничное развитие, считается само собой разумеющимся. И при этом забываем о сотнях миллионов детей в странах “третьего мира”, детей, которые прямо сейчас этого права лишены, будучи вынуждены с малолетства трудиться, и порою - в самых тяжких условиях. Нормой, пусть и декларативной, защита детей от эксплуатации стала по историческим меркам недавно, какую-то сотню-полторы лет назад. “Солидарность” предлагает читателю небольшой экскурс в историю вопроса.
Началось все, как водится, с Англии.
XVIII век принес человечеству энергию пара и механические станки, а вслед за этим и коренную ломку векового жизненного уклада. Британию - ведь именно оттуда пошла в мир “промышленная революция” - захлестнул текстильный бум: многие глухие местечки, после того как некто предприимчивый размещал там свои мануфактуры, становились быстрорастущими городами, а вчерашние крестьяне - пролетариями. Машины оставили без хлеба профессионалов-ремесленников - и требовали все новых и новых рабочих рук. Навыки и физическая сила уже были не столь важны, годились и женщины и дети.
Традиционный уклад жизни не знал осуждения детского труда: в крестьянских семьях приучались работать, едва крепко встав на ноги. Но фабрика - это не свой дом и поле.
Владельцы мануфактур нанимали на работу малолетних особенно охотно: платить им можно было существенно меньше, чем остальным, а долгий рабочий день, подчас по 16 и даже 18 часов, дети отстаивали наравне со взрослыми. Хуже всего приходилось сиротам. Детям рабочих, оставшимся без родителей, дорога была одна - все на те же фабрики, но уже не за плату, а лишь за кров, одежду и харч.
После изучения дел именно на текстильных производствах филантропы и джентльмены из правительства и парламента осознали: произвол на фабриках необходимо ограничивать.
Первые акты, пытавшиеся как-то регулировать положение детей в текстильной промышленности Британии, появились в конце XVIII - начале XIX века. Можно сказать, именно с них и началась разработка всего корпуса законов об охране труда.
Специальный акт, принятый британским правительством в 1802 году, запрещал привлекать детей в ночные смены и ограничивал их максимальный рабочий день 12 часами, не считая времени обеда. Также он обязывал владельцев снабжать учеников двумя сменами платья и белья на год (и еще одну смену каждый новый год). Кроме того, акт прописывал, что “учеников” - как официально назывались дети на производстве - следовало обучать чтению, письму и счету и основам англиканского вероучения, равно как и готовить к конфирмации.
Инициатором акта стал Роберт Пиль, известный деятель-консерватор и заводовладелец. Параллельно ему разработкой фабричного законодательства загорелся философ-утопист Роберт Оуэн, автор формулы идеального соотношения времени труда и досуга: “восемь часов работы, восемь - отдыха и восемь - сна”. Оуэн, сам будучи текстильным фабрикантом, мог позволить себе увлечься социальными экспериментами - на своей фабрике он ограничил рабочий день десятью часами. А вот фабричный акт, который был принят при его активном лоббировании в 1819 году, устанавливал ограничение в 12 часов и, что важнее, запрещал нанимать на фабрики детей, не достигших девяти лет.
У этих актов была одна существенная проблема: они не работали, поскольку не предусматривали действенных механизмов контроля их выполнения. Между тем, если верить статистике из открытых источников, к началу 1840-х годов едва ли не каждый второй английский фабричный рабочий не достиг полных 18 лет, средний возраст начала трудовой деятельности для британских детей составлял около десяти лет.
Впрочем, текстильное производство было не худшим местом для рабочего-ребенка. Детский труд массово использовали в шахтах и на рудниках.
“В угольных шахтах востока Шотландии... работает 7382 мужчины, тогда как количество детей, мужского и женского пола, приблизительно равно 3999”, - читаем в отчете инспекторов, исследовавших положение дел с детским трудом в горном деле в 1842 году.
Вильяму Ричардсу, угольщику с шахты Баттери Хэтч, на момент встречи с инспектором, одним из авторов отчета, было семь лет. Три с половиной из них он к тому времени работал под землей:
“Когда я впервые спустился вниз, я глаз разомкнуть не мог. А теперь все, больше не засыпаю. Трубку курю вот. Кварта табаку в неделю уходит...”
Девочкам приходилось труднее. Восьмилетней Саре Гудер, еще одной героине бесконечных отчетов, не приходилось, конечно, носить на своих хрупких плечах корзин с углем, как другим. Ее поставили дежурить на пути вагонеток и открывать перед ними створки дверей: “Я не устаю, но там, где я сижу, нет света, и мне страшно, - рассказывала она. - Если рядом есть свет, иногда я пою, но только не в темноте. Тогда я не смею петь. Мне не нравится находиться в шахте”.
Институт упомянутых фабричных инспекторов, введенный актом от 1833 года - впервые в Старом Свете, помог оценить масштаб использования детей на тяжелых работах. В 1842 году, когда был составлен процитированный нами обзор, правительство выпустило новый акт, который запрещал работу в шахтах детям младше десяти лет. А спускаться под землю теперь стало можно лишь с 15 лет. Благодаря институту инспекторов хотя бы относительный контроль за выполнением этого закона стал, наконец, возможным.
Однако все эти первые ограничительные акты касались лишь фабрик и шахт. А на улицах городов ситуация была не лучше.
Английские трубочисты, например, старались не работать без учеников: щуплый ребенок, упираясь коленями и локтями, легче пролезет в каминную трубу. Опять же, он, а не сам трубочист, будет дышать копотью, вызывающей при регулярном вдыхании тяжкие легочные болезни, которые вполне могут свести в могилу во цвете лет.
“Каминных мальчишек” (лучший возраст - шесть лет, некоторые брали и четырехлеток, но те считались еще слабоватыми для такой работы) можно было запросто купить у родителей или в том же работном доме; цена вопроса - лишь несколько шиллингов.
“Обучение” таких помощников порою состояло в том лишь, что ребенка, для того чтобы “приучить” его выдерживать жар неостывших каминных труб, подолгу заставляли стоять близко к открытому огню и мучили жесткими щетками - чтобы кожа загрубела...
Здесь, конечно, тоже принимались ограничительные законы: еще с 1783 года трубочистам было запрещено брать учеников младше восьми лет - и не более шести человек. В 1834 году другой акт поднял возрастную планку учеников до 14 лет и обязал нанимаемых в ученики подтверждать добровольность такого найма перед магистратом.
Поменять ситуацию смогло лишь громкое происшествие: один из “каминных мальчишек” застрял в дымоходе. Чтобы вытащить ребенка из плена, пришлось разбирать стену дома, но когда спасатели добрались до мальчика, тот уже задохнулся. Трагедия заставила власти обязать трубочистов лицензировать свою деятельность у местных констеблей - это смогло, наконец, победить злоупотребления при найме учеников.
Другое дело, что параллельно с попытками хоть как-то облегчить участь детей-рабочих в Британии был принят людоедский по духу “Акт о бедных” 1834 года, который обрек десятки тысяч юных безнадзорных англичан на участь прозябания в работных домах (эту тему мы обсуждали отдельно - см. “Солидарность” № 9, 2013).
Вслед за Британией ограничивают эксплуатацию женщин и детей в США и странах Старого Света. Но до России, которая со своей индустриализацией опоздала на несколько десятилетий, эта тенденция добралась не скоро.
Первые комиссии, которые занялись положением дел на заводах и мануфактурах и которые заговорили о создании собственных фабричных законов, появились в России в 1850-е годы. Но первый закон такого рода был издан в Петербурге лишь в 1882 году.
В изначальном варианте норма была довольно прогрессивна - для России: в частности, запрещалось нанимать на работу детей до 12 лет, а для не достигших 15 вводился восьмичасовой рабочий день. В 1885 году подоспел другой закон, запрещавший ночную работу женщин и малолетних.
Оба документа имели статус “временных правил” и уже вскоре стали обрастать поправками и исключениями, ослабившими их первоначальное значение. То распространение закона, написанного для всех промышленных заведений, решат в конце концов ограничить одними лишь фабриками, к тому же не по всей стране, то позволят “в особых случаях” нанимать детей на удлиненное рабочее время и привлекать на ночные работы...
Оставляла желать лучшего и система контроля за исполнением этих норм. С одной стороны, для надзора за положением дел на фабриках в Россию была импортирована идея уже упоминавшейся выше фабричной инспекции, а в губерниях образованы профильные “присутствия”. С другой - даже у инициативного и болеющего за дело инспектора было, сказать по правде, не много пространства для маневра:
“...Протоколы инспекторов совсем не страшны для фабрикантов, - сетовал в своей книге “Записки фабричного инспектора” Сергей Гвоздев, занимавший эту не самую благодарную должность в 1890-х и 1900-х годах. - Если по ним даже приходится платить, то, в сущности, такие мизерные цифры, которые для более или менее солидного предприятия не имеют ровно никакого значения. Только для мелких промышленников может быть чувствителен штраф в несколько десятков рублей, и в этом случае протоколы имеют действительно устрашающее значение. Для крупных же фабрикантов значение протокола является только моральным”.
Но, как, кстати, и в Англии и других странах, долгое время никто и не думал регулировать “уличную занятость” детей:
“Я тоже начал зарабатывать деньги: по праздникам, рано утром, брал мешок и отправлялся по дворам, по улицам собирать говяжьи кости, тряпки, бумагу, гвозди. Пуд тряпок и бумаги ветошники покупали по двугривенному, железо - тоже, пуд костей по гривеннику, по восемь копеек. Занимался я этим делом и в будни после школы, продавая каждую субботу разных товаров копеек на тридцать, на полтинник, а при удаче и больше. Бабушка брала у меня деньги, торопливо совала их в карман юбки и похваливала меня, опустив глаза...” (Максим Горький. Детство).
Точно так же долгое время никакого надзора не существовало и за “сферой обслуживания” - лавками, трактирами и надомными производствами. Вокруг этих мест в крестьянской среде вырос целый детский “бизнес”. Крестьяне, желая отправить ребенка “в люди” - а заодно и избавиться от лишнего рта, щедро платили за отправку его в город с обозчиками; те же, как правило, получали вдобавок еще большую таксу от владельца мастерской или лавки, которому привозили ученика, после чего ребенок поступал в полновластное распоряжение нового хозяина.
В целом, если верить собранной статистике, работало в дореволюционной России около четверти всех детей. Официально будет запрещен труд малолетних лишь в 1922 году, уже при Советах.
Время шло, и в промышленно развитых странах откровенные злоупотребления в отношении детей на производстве уходили в прошлое. Да и само количество работающих малолетних постепенно сокращалось, хотя оставалось внушительным еще долго...
Показательна статистика, которую стали вести в последней трети XIX века в США. В 1880-м году на разного рода работах было занято 32,5% всех мальчиков в возрасте 10 - 15 лет и 12,2% девочек того же возраста, а к 1930 году детей на производстве уже становится меньше в пять-шесть раз. Не последнюю роль в этом сыграли и профсоюзы, десятилетиями ведшие кампании за восьмичасовой рабочий день и за резкое сокращение детского труда. В Англии темпы падения детской занятости были не столь впечатляющими, но общая тенденция наметилась и там.
В 1919 году в попытке создать после кровопролитной войны новую, более справедливую международную систему учреждается Лига Наций, а при ней структура, действующая и по сей день, - Международная организация труда. Но, несмотря на ряд конвенций в защиту прав ребенка, направленных, в частности, против “экстремальных форм” детской эксплуатации, в 2000 году около четверти миллиарда детей в возрасте между пятью и пятнадцатью было по-прежнему вынуждено работать, подчас в тяжелых условиях (это около 20% детей в Латинской Америке и все 40% на африканском континенте). По общей доле несовершеннолетних работников однозначно лидирует Азия - там в ущерб образованию вынуждены трудиться 60% детей.
Детский труд активно используется в первую очередь в сельском и домашнем хозяйстве, во вторую - на фабриках и в шахтах, причем нередко без элементарного обеспечения безопасности производства. Особенно это актуально для африканских стран - там то, что мы привыкли считать “викторианским ужасом”, можно увидеть вживую.
Всего же на опасных производствах, по данным МОТ, занято свыше 100 млн детей.
Так что история продолжается...