Немного о “ликбезе” двадцатых. И не только

Проект избы-читальни архитектора А. Лавинского. 1925 г.

В конце декабря 1919 года Совет народных комиссаров издает очередной декрет (сколько их уже отпечатано и распространено по замерзающей стране...). Цели и задачи, как и в предыдущих документах, на диво амбициозны: предполагается ликвидировать в Республике Советов неграмотность - “в целях предоставления всему населению Республики возможности сознательного участия в политической жизни страны”.

Документ составлен жестко, вполне в духе времени - военный коммунизм на дворе. Все граждане в возрасте от 8 до 50 лет обязаны обучаться грамоте - на русском или местном языке. Да не просто обязаны - уклонистов ждет уголовная ответственность, равно как она предусмотрена и для тех, кто попробует воспрепятствовать явке неграмотного на учебу.

Сроки исполнения задачи весьма туманные - вернее, они просто отданы на откуп местным органам власти - губернским и городским совдепам. Школы и учителя в остром дефиците - разрешено привлекать к делу всех грамотных, не мобилизованных в Красную армию, и использовать “народные дома, церкви, клубы, частные дома, подходящие помещения на фабриках, заводах и в советских учреждениях”. При этом органам снабжения вменено в обязанность удовлетворять запросы учреждений, занимающихся ликвидацией неграмотности, в первую очередь.

Как в условиях разрухи и неоконченной Гражданской войны, когда не то что кадров - бумаги и чернил в обрез, заниматься форсированным просвещением страны, две трети которой не умеет читать и писать? Кремлевские товарищи, похоже, так увлеклись революционным законотворчеством, что вовсе не думают о том, как воплощать принятые решения в жизнь...

Впрочем, на этом позволим себе отвлечься и несколько углубиться в предысторию вопроса.

ОТ ПЕТРА АЛЕКСЕЕВИЧА ДО ПЕТРА АРКАДЬЕВИЧА

В отечественной истории это была не первая попытка внедрить в стране просвещение административно-командными методами. Предыдущую попытался осуществить еще Петр Первый, который, впрочем, по меткому выражению Максимилиана Волошина, как раз и был “первый большевик”. Речь о его идее создания сети “цифирных школ”, открытых для всех сословий, кроме помещичьих и монастырских крестьян. При этом для детей дворян и приказных, а затем и духовенства и посадских людей учебу в цифирной школе решили сделать принудительной. За уклонение полагались разные кары - от запрета жениться до отдания в военную службу.

Попытка не удалась: государственные канцелярии попросту завалили челобитными от недовольных отцов семейств. Почти сразу пришлось отменить “цифирную” повинность для дворянских детей - родители не желали их отдавать в одну школу с солдатами и лавочниками. Затем послабление пришлось сделать и для торговых людей - основных налогоплательщиков. Те сумели убедить государственные власти, что выгодней будет разрешить купеческим детям учиться торговому делу при отцах. В конце концов в 1744 году, при Анне Иоанновне, остававшиеся в стране цифирные школы были ликвидированы.

С тех пор утекло немало воды. Идея о развитии всесословного образования активно муссировалась в екатерининское время - а затем, уже в александровскую эпоху была подхвачена и развита в проектах Сперанского. Впрочем, говорить о всеобщности образования в стране с сохранявшимся крепостным правом едва ли было возможно...

И действительно, прорыв на этой ниве наступил в шестидесятые годы девятнадцатого века. Изрядно способствовала шествию начальной школы в народ земская реформа, развязавшая руки общественности “на местах”. И вправду, начальные школы, организованные земствами, быстро стали бить по всем параметрам - прежде всего по качеству преподавания - приходские заведения. Что, в свою очередь, позволило “расслабиться” Министерству народного просвещения: мол, начальные народные школы - дело земское, пусть они и справляются.

“...Бюджет министерства на начальные школы был мизерный... министерство интересовалось школами лишь настолько, насколько оно считало чуть не всех учителей революционерами, а земство - им потакающим в этом органом”, - писал князь Владимир Голицын. Тем временем в самой крестьянской среде распространились собственные, “теневые” схемы обучения грамоте.

“Специальные исследования народных форм обучения были проведены земскими статистиками Московской, Воронежской, Тверской, Таврической, Самарской, Курской и других губерний, - пишет историк Марина Громыко в книге “Мир русской деревни”. - Выяснилось, что повсеместно крестьянские общины и отдельные группы крестьян, дети которых достигли подходящего возраста, нанимали учителей и предоставляли поочередно помещение для занятий либо снимали совместно избу для такой школы. Нередко обучение вели грамотные крестьяне, иногда “бродячие” учителя из образованных слоев населения, переходившие из деревни в деревню”.

И тем не менее первая всеобщая перепись населения России, проведенная в 1897 году, дала неутешительные цифры: грамотными оказались лишь двадцать процентов населения страны. Эти цифры, кстати, обычно и берутся в качестве отправной точки рассказа о победном шествии ликбеза, что есть небольшое, но все-таки лукавство.

В последние несколько десятков лет существования Империи, на которые пришлась форсированная индустриализация российской экономики, уровень грамотности с каждым годом рос активными темпами. Автору заметки приходилось смотреть статистику по грамотности рабочих на фабриках центральной России. При общей неутешительности цифр основная масса не умеющих читать и писать приходилась в начале века на пожилых людей, а среди молодежи большинство было уже грамотно. И больше всего грамотных был среди подростков.

Чтобы не быть голословными, возьмем статистику по Московской губернии. В начале 1880-х годов, например, показатели грамотности здесь были удручающими: 20% грамотных, если считать и мужчин и женщин. К началу Первой мировой войны грамотных сельских жителей в Московской губернии было уже около 40%, а среди мужчин этот показатель стремился к 60%. Хотя, конечно, губерния губернии рознь. В той же Пензенской губернии, где было меньше промышленных производств, грамотных крестьян было почти в три раза меньше. Да и статистические выборки разных лет дают определенный разнобой и по охвату населения, и по методикам.

И все же 67% неграмотных, которые оставались в России к концу 1900-х годов (если верить энциклопедии Брокгауза и Ефрона), смотрелись по европейским меркам дико. “Процент безграмотных в европейских странах, - читаем там же, - в скандинавских государствах 0,12%, в Германии 0,4%, в Англии и Шотландии 2%, во Франции 4%, в Бельгии 8%, в Италии 30%...”

Собственно, практически во всех странах Старого света существовала обязанность получать начальное образование. О введении подобной нормы в России - по крайней мере для отдельных регионов - начали говорить еще при Александре II.

И вот уже при Петре Столыпине на стол чиновников Государственного совета лег законопроект, подразумевавший если не общеобязательность, то, по крайней мере, общедоступность начального образования:

“1. Всем детям обоего пола должна быть предоставлена возможность, по достижении школьного возраста, пройти полный курс обучения в правильно организованной школе.

2. Забота об открытии достаточного числа училищ, соответственно числу детей школьного возраста, лежит на учреждениях местного самоуправления, при этом расчеты относительно числа необходимых школ делаются применительно к четырем возрастным группам: 8, 9, 10 и 11 лет.

3. Нормальная продолжительность обучения в начальной школе - 4 года.

4. Нормальным числом детей в начальной школе на одного учителя признается - 50.

5. Нормальным районом, который должна обслуживать одна школа, признается местность с трехверстным радиусом”.

(Проект закона “О введении всеобщего начального обучения в Российской империи”, внесен в Госдуму министром просвещения П. фон Кауфманом в 1907 году.)

Прения по поводу законопроекта продолжались несколько лет - и в 1912 году Госсовет проект отклонил. А вскоре стало уже не до всеобщего обучения - грянула война.

“ВЭЧЕКА”, “ОДЭЭН” И ДРУГИЕ СТРАШНЫЕ СЛОВА

“ - Последний вопрос... Кто хочет записаться в ячейку друзей ОДН?

Пионеры хорошо знали десятки обществ и организаций, носивших разные названия, составленные из начальных букв нескольких слов, но об ОДН никто еще не слышал.

- Это что? - крикнул чей-то голос. - Организация для несовершеннолетних?

- Нет! - ответил Митька и, сделав паузу, расшифровал новое название: - Это общество “Долой неграмотность”. В городе открываются ликпункты, то есть пункты по ликвидации неграмотных.

- Там что, их будут, тово, ликвидировать как класс?

Вслед за шутливым вопросом по комнате пронесся хрип, будто кого-то душили в задних рядах”.

(Александр Власов, Аркадий Млодик. “Митькин Ликбез”.)

Но вернемся к большевикам. Вслед за первым декретом летом 1920 года следует второй. Для провозглашенных ранее целей создается организация с жутковатым по тем временам названием ВЧК Ликбез. Подчинялась образовательная “чрезвычайка” Наркомпросу.

Под руководством “чека” начали создаваться “ликвидаторские” курсы. К этому времени было установлено - “ликвидационный пункт” должен быть везде, где найдется хотя бы 15 неграмотных.

Правда, это, опять же, на бумаге - в реальности процесс забуксовал. При том что ответственность за непосещение ликпункта, оговоренную еще декабрьским декретом 1919 года, никто не отменял.

“В деревне, где нет книги, где нет газеты, вдруг появляется и читается от имени сельсовета постановление, что “те лица, которые не будут посещать ликпункты, будут привлекаться к ответственности”. А самого-то ликпункта нет! Какое впечатление производит на крестьян такое постановление?” - задавалась вопросом Надежда Крупская.

К 1923 году стало ясно - выполнить программу ликвидации одними административными методами будет непросто. К ним надо присовокупить массовый энтузиазм - так на свет родилось общество “Долой неграмотность”, именем которого пионер Митька пугал менее сознательных товарищей. К 1925 году в ОДН состояло уже около полумиллиона человек - а значит, потекли взносы на организацию все новых “ликпунктов”. Впрочем, уж слишком амбициозная была поставлена задача - разобраться с неграмотностью в многомиллионной стране к 1927 году - десятилетию революции.

Учили на ликпунктах около трех месяцев - “ликвидируемый” должен был научиться уверенно разбирать печатный текст и рукописное начертание, а также писать недлинные письма. Но обучить даже таким нехитрым навыкам все население в столь сжатые сроки, конечно, было невозможно. По данным Всесоюзной переписи населения, грамотными себя назвали чуть более 50% опрошенных. Многие, кстати, особенно пожилые, пройдя через ликпункт, вскоре забывали, чему их учили...

Понятно, что помимо народного просвещения целью “ликвидаторской” деятельности было усиление идеологической работы, особенно в крестьянской среде, где перемены в стране встретили довольно настороженно. Ликпункты были лишь одной из форм ликбеза. Параллельно в начале двадцатых годов по стране начали массово открываться очаги пропагандистско-культпросветовской работы - красные уголки и избы-читальни. Именно они теперь должны были стать новыми “центрами силы” советского села.

Вот описание образцово-показательной избы-читальни. Ее проект предназначен для Парижской выставки 1925 года и разработан под началом архитектора А. Лавинского.

“Над входом трибуна для оратора, а над нею - метеорологическая будка с флюгером, электрические часы, радиомачта с громкоговорителем. Предусмотрено приспособление для установки киноэкрана. Летняя веранда предназначалась для чтения и связи с улицей - считалось, что у читающего должна быть возможность сообщать новости проходящему товарищу... Фронтон здания украшали эмблема “Серп и молот” и изображение книги с надписью “Ленин”. Изба-читальня была рассчитана на 250 человек... Во внешнем облике избы-читальни отразились представления А. Лавинского об идеологической и композиционной роли этого типa сооружений в застройке деревни. Окраска крыши и углов избы-читальни в красный цвет, по мысли автора, подчеркивает ее революционное значение и, кроме того, делает здание видным и отличимым издалека. Обработка входа деревянными стойками в виде ферм призвана придать избе-читальне индустриальный вид, что должно приучить крестьян к формам индустриальных построек и заставить их понимать красоту этих форм, что может помочь смычке городской и крестьянской культуры”.

(Селим Хан-Магомедов. “Архитектура советского авангарда”.)

Для национальных окраин полагались, естественно, местные “локализации”:

“Почти во всех организациях нашего союза в Узбекистане, - отчитывался в 1925 году ЦК профсоюза кожевников, - имеются красные чайханэ. В красных чайханэ, наряду с продажей чая, производится громкая читка газет, организованы шахматно-шашечные кружки, читаются популярные лекции и доклады”.

Надо сказать, во время нэпа открытие новых читален, начатое после первых декретов о ликбезе, забуксовало: с децентрализацией управления экономикой финансирование этих учреждений было передано “на места”, а на местах порою не хватало средств не только на открытие новых учреждений, но и на поддержание деятельности старых. Вновь дело пошло на лад в конце десятилетия. Со сворачиванием нэпа власти усилили натиск на село, начав формировать и посылать “на места” отряды комсомольцев-“культармейцев” для работы с неграмотными. А в 1930 году в стране был наконец принят документ о введении всеобщего начального обучения... Победа?

В 1937 году в СССР провели очередную перепись населения. Она показала - грамотных в возрасте от 8 до 49 лет в стране 82,2%. Судьба этой переписи, кстати, весьма красноречива - ее, не дождавшись даже обработки данных, объявили “дефектной”, проведенной с нарушением “элементарных основ статистической науки” и вредительской. Число советских граждан, учтенных переписью, оказалось существенно меньше, нежели цифры, озвученные с высоких трибун. Показатели грамотности советских людей, которые выявила перепись, тоже ничем, кроме вражьих происков, быть не могли - ведь еще сам товарищ Сталин объявил: к 1932 году грамотность советских людей от 8 до 50 лет должна составлять 90%.

Данные статистики засекретили, ответственные статистические работники попали под как раз раскочегарившийся каток репрессий. В 1939 году была проведена новая перепись - согласно ей, грамотность населения в той же возрастной группе достигла 89%...

Так или иначе, основной массив работы по ликбезу был завершен к 40-м - 50-м годам.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Советскую “культурную революцию” можно критиковать до бесконечности - перегруженная мифами историография советских лет так и настраивает на срывание покровов. Однако ликбез в СССР остается одним из масштабнейших проектов такого рода, по крайней мере в XX веке... Сравниться с ним может разве что построение системы всеобщего образования в кемалистской Турции, проведенное, кстати, под большим впечатлением от советского примера.

Не столько в порядке сравнения, сколько в качестве занятного факта: даже в некоторых местах Западной Европы неграмотность оставалась существенной проблемой до вполне недавнего времени. “Антилидер” по грамотности населения в Европе, даже в XXI веке, - Португалия. По данным ЮНЕСКО на 2007 год, доля неграмотных среди взрослых португальцев составляла около 6%, что было худшим на тот момент показателем среди западноевропейских государств. А четверть века назад не умевших читать и писать в Португалии было в несколько раз больше. Широкомасштабная кампания по всеобщему внедрению начального образования в аграрной на тот момент стране была разработана примерно в одно время с законопроектом фон Кауфмана - в 1910-х годах, однако ее реализация растянулась на десятилетия. Установившийся в стране в 1926 году правоконсервативный режим “Нового государства” не считал неграмотность среди португальцев действительно серьезной проблемой.

Внизу современных европейских рейтингов уровня образования предсказуемо находятся и страны Балканского полуострова - Сербия, Босния и Герцеговина, Македония, где по состоянию на середину 2000-х официально учтенных неграмотных было 4 - 3%. Отдельную картину представляет Албания, которая в начале 2000-х демонстрировала вполне благополучный показатель грамотности среди взрослых - 98% (кстати, в Албании до войны и установления режима Энвера Ходжи три четверти населения не умело читать - еще одно свидетельство побед социалистической системы просвещения). Однако данные конца предыдущего десятилетия по стране весьма тревожные: неграмотных албанцев в возрасте от пятнадцати лет стало в несколько раз больше..

Но и вполне благополучные западные страны в последнее время оказались перед лицом проблемы закрытых мигрантских сообществ, которые никак не удается включить в налаженную систему образования - вне школьной системы оказываются, по отчетам специалистов, тысячи детей иммигрантов из стран Африки и Азии.

Да что там далеко ходить - еще лет десять тому назад эксперты ЮНЕСКО били тревогу: в России не ходит в школу около 2,5 миллиона детей. Стала ли ситуация лучше - особенно с учетом того, что миграционный поток в нашу страну все ширится и ширится?

Вот уже в Сети появляются призывы: “Нам нужен новый ликбез!” Но это, впрочем, будет уже другая история.