Беженцы: гуманитарная трагедия Первой мировой войны

Фото: humus.livejournal.com

МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ

Еще летом 1914 года казалось: европейская война будет короткой, самонадеянный противник - разбит, русская земля прирастет “блудным детищем” - Русью Карпатской, а после еще и крест на Святую Софию константинопольскую будет водружен.

Идут бои в Пруссии и Галиции. Русские войска занимают Львов и осаждают Перемышль. На северо-западе все складывается не так удачно: немцы отбивают наступление на Восточную Пруссию, боевые действия начинаются уже в Царстве Польском. Снарядов никто не щадит - а тяжелая артиллерия, как известно, не разбирает, где вражеские позиции, а где мирные деревни, хутора и фольварки. Армии воюющих сторон реквизируют хлеб и лошадей и мобилизуют население на принудительные работы. И - что еще хуже - начинают в прифронтовых областях усиленный поиск шпионов и вражеских пособников.

Уже в 1914 году, во время битвы за Галицию, в Россию, бросая дома и землю, потянулись галичане-русины. Немудрено: для австрийского командования “руськое” население Галиции неблагонадежно априори. А москвофилов - реальных или мнимых - ждет арест или виселица. Страшную славу приобретает созданный осенью 1914-го в предгорьях Альп Талергоф - первый в Европе концлагерь, в который интернируют симпатизирующих России: согнанных туда людей в дождь, холод и непогоду держат под открытым небом впроголодь. Умерших от болезней и жестокого обращения там никто не считает.

На российской стороне фронта тоже записывают во вражеские пособники без разбора - особенно после того, как немецкие войска переходят в контрнаступление и бои начинаются в русской Польше и Западном крае.

“В целях обеспечения войск от вредных действий еврейского населения, Главнокомандующий приказал при занятии населенных пунктов брать от еврейского населения заложников, предупреждая, что в случае изменнической деятельности какого-либо из местных жителей заложники будут казнены”, - писало командование крепости Новогеоргиевская в Мазовии.

И, естественно, под удар попадают российские немцы, которых немало живет на прифронтовых территориях. Немецких колонистов предписано в принудительном порядке выселять во внутренние губернии под полицейский надзор.

“...ДОЛЖНА БЫТЬ ПРЕВРАЩЕНА В ПУСТЫНЮ”

Если в первый год войны отток мирного населения из зоны боев - если не считать депортацию “неблагонадежных” групп - носило все же по преимуществу стихийный характер, а количество беженцев исчислялось “всего” десятками и сотнями тысяч, то с весны - лета 1915 года ситуация в корне изменилась.

Запасов снарядов и мощностей военных производств перестает хватать для растущих нужд действующей армии - и начинается настоящий “снарядный голод”. Солдатам в буквальном смысле приходится считать патроны, перебои с обеспечением боеприпасами мешают использовать артиллерию. Фронт начинает стремительно откатываться назад, вглубь российской территории - это отступление российской армии назовут “великим”. Оставлена не только австрийская Галиция, немцам сданы Лодзь и Варшава - а значит, Россия осталась без самого развитого своего промышленного региона. Часть предприятий и учреждений эвакуируют вместе со служащими.

Вскоре Ставка издает страшный приказ: территория, оставляемая неприятелю, “должна быть превращена в пустыню”. Врагу не должно достаться ни продовольствия, ни ночлега, ни рабочей силы из местного населения. Жителям сел, оказавшихся в зоне боевых действий, предписывается покинуть дома. С собой позволяется взять месячный запас провизии - оставляемое же имущество и посевы подлежат уничтожению.

Толпы беженцев устремляются в прифронтовые губернии. Ими наводнены Минск и Киев. В результате принудительных выселений в Северо-Западном крае и Царстве Польском опустели целые уезды.

“Десятки и сотни мужиков, коров, лошадей; бабы с распущенными волосами, как будто растрепанными ураганом; матери, прижимающие к груди спеленутых младенцев; бездомные собаки; интеллигенты без шапок; евреи в измятых разорванных кафтанах; сидящие на узлах старухи... Все это бежит перед нами жалкой вереницей оторопелых, покорных, беспомощных и враждебно-суровых лиц с выражением ужаса, унижения и дикой усталости в глазах. Никто не знает, куда и от чего бегут эти толпы несчастных, но почему-то все охвачены странным и мстительным озлоблением к бегущим”, - вспоминал очевидец, врач и публицист Лев Войтоловский.

Масса беженцев и выселенцев - голодная, неорганизованная - смешивается с отступающими войсками. Толпа представляет опасность не только для жителей попутных сел и местечек, но и для солдат.

Константин Паустовский, тогда еще не успевший прославиться как писатель, служил в это время санитаром в полевом санитарном поезде, забиравшем раненых с Северо-Западного фронта. Это движение массы беженцев он наблюдал воочию.

“Из-за куска хлеба дерутся до крови друг с другом, - писал он в августе 1915 года. - Если не хватит пищи или возникнет какое-либо недоразумение, могут убить. Всюду грабежи, поджоги. Когда тысячи беженцев смешиваются с отступающей армией во время перехода по дорогам, запруженным на десятки верст, когда каждый стремится унести свою жизнь, единственная защита для каждого - револьвер и нагайка. Их пускают в ход слишком часто. Каждое утро мы находим около своей избы брошенные трупы холерных... Все дороги - кладбища. Трупы слегка лишь присыпают песком. Вонь нестерпимая”.

Выселение и уничтожение имущества провоцировало волнения - и в Петербурге сочли, что “принудительное выселение сотен тысяч людей, уничтожение их имущества, разорение жилищ и другие подобные меры... составляя государственную опасность, требуют скорейшего их прекращения”. В августе 1915 года Ставка издала приказ, отменяющий принудительное выселение. Однако неофициально - по инициативе конкретных военных начальников - оно продолжалось и позже.

Тем временем, чтобы хоть как-то разгрузить прифронтовые губернии от толп выселенцев, командование начинает кампанию по вывозу их вглубь России. Перемещение идет по железной дороге - та, однако, не выдерживает такой перегрузки. Путь в тыл для беженцев порою растягивается на месяцы, на вокзалах скопление народу, в котором очень просто потеряться. Среди потерявшихся особенно много детей. Духоты и тесноты переполненных теплушек, где вместе со здоровыми часто оказывались холерные и тифозные больные, многие выселенцы не выдержали.

Лишь осенью 1915 года, когда “великое отступление” заканчивается, а линия фронта стабилизируется, поток беженцев постепенно сокращается.

НА ЧУЖИХ ХЛЕБАХ

Только в конце 1915 года из западных губерний было вывезено на восток свыше 2 миллионов человек. Вся эта огромная масса оказалась на новых местах в совершенно чуждых для себя условиях, часто не зная даже языка. У многих на руках не было документов. На регистрационных пунктах, где людям выдавали беженские книжки, имена и фамилии часто записывались на слух.

Далеко не везде приезжих ждал радушный прием. Так, в Киеве, где в какой-то момент скопилось большое количество беженцев-галичан, гласные городской Думы негодовали:

“Если администрация думает иметь в Киеве только определенное число беженцев, не превышающее установленную норму, было бы справедливо вместо галичан, которым решительно все равно, в каком городе России жить, лишь бы кормили, составить то же число беженцев из русских. Если задержавшиеся здесь беженцы-галичане только случайность, надлежит эвакуировать их вглубь России”.

Впервые за столетия за пределами “черты оседлости” оказалось большое количество еврейского населения. Поляки, литовцы и “русские”, многие из которых русского языка не знали в принципе, - всех этих людей надо было как-то устраивать на новом месте.

Осенью 1915 года было создано Особое совещание по делам беженцев при правительстве. Впрочем, еще с самого начала войны делами беженцев занимались негосударственные объединения. Первым и основным, действовавшим с начала боевых действий, был комитет помощи жертвам войны под почетным председательством великой княжны Татьяны Николаевны. А к 1915 - 1916 годам большую роль стали играть национальные организации - созданные для помощи соотечественникам польские, еврейские, литовские и русские комитеты. Они помогали приехавшим с жильем и трудоустройством, организовывали школы и кружки.

Особое совещание установило постоянное довольствие беженцев и перемещенных лиц - примерно 20 копеек на человека в день. Также были установлены и квартирные пайки.

Но, конечно, этих денег было совершенно недостаточно для устройства людей, потерявших на родине все. А работу найти могли не все и не везде:

“Каждому из нас известно, - констатировали в 1916 году члены Нижегородской земско-исполнительной комиссии, занимавшейся беженским делом, - что большинство беженцев до сих пор сидят еще без работы, т.к. не могут приспособиться к местным непривычным для них условиям, да и во многих местах нет совершенно работы. Кроме того, за последнее время замечается среди местного населения недружелюбное отношение к беженцам, особенно среди мелкого чиновничества, благодаря чему еще более ухудшается положение последних”.

В 1916 году правительство начинает сокращать программу помощи беженцам и выселенцам. Объемы помощи отныне планировались из расчета лишь на половину от общего числа беженцев. Меры экономии касались как фронта, так и тыла.

“Продовольственная помощь должна выдаваться исключительно только нуждающимся”, - издает приказ командование. Другой приказ постановил лишать пайков отказывающихся от работы.

Но и сами эти мизерные пайки совершенно не учитывали резкий рост цен на продукты и предметы первой необходимости в условиях военного дефицита. Расценки на жилье в городах - отчасти как раз благодаря приливу беженцев - также увеличились в несколько раз. Между тем напряжение между местным населением внутренних губерний и выселенцами продолжало расти. Если поначалу беженцев часто все же принимали сочувственно, то потом, особенно после февраля 1917 года, отношение к ним стало куда более враждебным. Сыграл свою роль и продуктовый дефицит, и общая нехватка работы - ведь беженцы, соглашаясь трудиться за меньшие деньги, вольно или невольно “отбивали” кусок хлеба у “коренных”.

“...Представители уездных земских управ доложили, что на местах замечается недружелюбное отношение крестьян к беженцам: их вытесняют из квартир путем разрушения печей, очагов и выставления оконных рам, избивают детей, а нередко и самих беженцев, не хотят продавать хлеб и другие продукты питания, снимают с работ в экономиях и т. п.”, - отмечали в 1917 году в Воронежском губернском совещании по делам устройства беженцев.

Временное правительство попыталось увеличить ассигнования на беженцев - однако это благое намерение так и не было толком воплощено в жизнь. А большевики и вовсе прекратили всякое финансирование “беженских” программ и оказание им материальной помощи.

Сотни тысяч человек оказались предоставлены сами себе в раздираемой гражданской войной стране. И хотя еще с 1916 года в недрах профильных комитетов начали прорабатываться планы по возвращению беженцев и выселенцев на родину, этой “реэвакуации”, которая начнется лишь в 1918 году, суждено будет растянуться на долгие годы. В общем и целом завершится она лишь к середине двадцатых.

Однако это уже другая история.