Интервью контр-адмирала Владимира Богдашина "Профсоюзному журналу"

Фото: Николай Федоров / архив "Солидарности"

Материал опубликован в "Профсоюзном журнале" № 6, 2020

ДЕТСТВО НА ЗЕМЛЕ ГЕРОЕВ

У Владимира Богдашина детство прошло в поселке Волгодон (затем он стал называться Быстрогорским) в Тацинском районе Ростовской области. Близ той самой станицы Тацинской, в честь которой получил имя знаменитый танковый корпус, совершивший героический рейд по тылам врага в декабре 1942 года. Танкисты разгромили фашистский аэродром — основной для вермахта в ходе Сталинградской битвы, чем ускорили капитуляцию немецких войск.

На этой земле, пропитанной героизмом, политой кровью и нашпигованной снарядами, росли тогдашние мальчишки, играли, раскапывая пороховые и оружейные склады, и мечтали о подвигах.

— Детство было полувоенное, но интересное. Да, находили военные склады, взрывали и стреляли, играли в карьерах в партизан. Но и, как все дети, ходили в походы, скакали на лошадях, ловили рыбу в реке, находили птенцов степных орлов, выкармливали и приручали… Пионерские лагеря были, дружба была мальчишеская, верность товарищеская. Жили хорошо, активно и до сих пор вспоминаем эти благие времена.

— Владимир Иванович, вы поддерживаете связь с друзьями детства?

— Да. Встречаемся с одноклассниками — их осталось, правда, всего несколько человек из тех, с кем мы учились с 1 класса. Со школьными товарищами видимся практически каждый год. Вот в прошлом году была крупная встреча. Не юбилейная, мы не считаем юбилейные, для нас теперь каждый год — юбилейный.

Собирается Владимир Иванович в места детства и в этом году. Кроме встреч с друзьями его туда зовет, как бы банально это ни звучало, чувство долга. В 2019-м он стал почетным гражданином Тацинского района. Эту честь, как и любую другую, он принимает серьезно, с отдачей времени и сил. В Тацинском районе участвует в судьбе воспитанников тамошнего детского дома, помогает историко-краеведческому музею.

— Мы все воспитаны на героизме тех мест. Когда мы окончили школу, оказалось очень много ребят, которые собрались в военные училища. Нас было трое друзей-однолеток, мы играли в баскетбол за сборную района: я, Ваня Цыганков и Володя Божко. Я пошел в Черноморское высшее военно-морское училище имени Нахимова, а они — в Качинское высшее военное авиационное училище в Волгограде. Из нашей тройки остался только я. Один погиб в Германии, второй на Севере: шел на перехват нарушителя и не вернулся. Они похоронены на родине: когда приезжаю, всегда бываю на кладбище, сожалею, вспоминаю.

СТРАСТИ СЦЕНИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНЫЕ

А еще Владимир Богдашин играл в школьном театре, затем продолжил свое артистическое хобби в училище, а по его окончании участвовал в художественной самодеятельности, уже служа в городе Николаеве. Играл даже в Николаевском русском драматическом театре имени В.П. Чкалова. Режиссер театра предложил молодому моряку роль лейтенанта Шмидта в спектакле «Неотправленные письма». Спектакль шел в театре целый сезон. Может, шел бы и дольше, но корабль Владимира Богдашина покинул Николаев.

— Потом в один прекрасный момент мне сказали: надо срочно сделать такой-то спектакль на смотр художественной самодеятельности. И я сам уже поставил спектакль, который назывался «Василий Теркин». Режиссер театра, который нам ставил спектакль про лейтенанта Шмидта, сказал: это бездарщина. Потом, правда, он сказал: «Молодец, здорово! Но так не бывает у нас в театре». И я понял, что не только в театре, а вообще в этой жизни так не бывает: когда лезешь вперед и обгоняешь паровоз. Лучше иди на втором плане — будешь дальше. Но в этом мне не везло — я всегда обгонял паровоз.

Чтобы попасть в престижное высшее Нахимовское училище в Севастополе, пришлось выдержать большой конкурс, а затем еще многие испытания. Например, двухнедельную практику в морской пехоте, где через четыре дня курсант Богдашин угодил на гауптвахту на оставшиеся 10 дней: брошенная им деревянная учебная граната прилетела не в танк, а в лоб сержанту. Или месячную практику на опытном судне ОС-24 (переквалифицированный героический крейсер «Ворошилов»). То еще было испытание!

— Многие из наших ребят были морально раздавлены, потому что служба тяжелейшая. Когда практика закончилась, нас сняли с довольствия, но корабль не мог нас высадить — из-за штормов катер не мог подойти. И мы четыре дня голодали. Хорошо, что были знакомые старшины, которые нас подкармливали. Потом, в конце концов, нас сняли, сразу отвезли в баню, вымыли дегтярным мылом, чтобы все вши слезли. И мы поехали в отпуск по домам.

Многие после этой практики сказали: мы больше не вернемся в училище. И я тоже сказал: нет, я туда не вернусь. Так что это была школа мужества. Хотя я попадал в экстремальные ситуации, но в более суровых условиях не бывал никогда.

Однако в училище Владимир Богдашин вернулся. Его назначили командиром отделения, потом — старшиной класса, а с 4-го курса — уже замкомандира роты.

В 1972 году курсантов привезли в Москву для участия в юбилейном, сотом военном параде на Красной площади. А чтобы курсанты лучшего училища ВМФ СССР не ударили в грязь лицом, руководство решило подстраховаться: не пускали ребят в увольнение, держали в казармах. На пятый день курсанты отказались от ужина. Начальство воззвало к сознанию Владимира Богдашина как единственного в роте кандидата в члены КПСС: положите кандидатскую карточку и ешьте. Он отказался. ЧП во флотских казармах дошло до министра обороны, и нахимовцев отпустили в увольнение. Держались «на воле» они безупречно, да и на параде прошли по высшему разряду. Однако после этого — расслабились. Да так расслабились, что срочно, в ночи, были погружены в эшелон и высланы в Севастополь.

— Если матрос поддерживает позицию командира — это хороший экипаж. Если офицеры отказываются от многих, скажем, прелестей жизни и идут за командиром, зная, что их ждут лишения, — это хороший экипаж. А если командир становится на сторону экипажа — это очень хороший экипаж. Училище нам дало чувство товарищества, взаимодействия, выручки и умения постоять — за себя и за другого. И если бы не вот это чувство, эта голодовка и другие вещи — я бы никогда не смог пройти флотскую службу.

Владимир Богдашин — единственный человек в истории советского и современного российского флота, который командовал тремя крейсерами. За семь лет побывал командиром двух авианесущих и одного ракетного крейсера. Колоссальная нагрузка.

КАК НАШИ АМЕРИКАНЦЕВ ПОТЕСНИЛИ И ЧТО ЗА ЭТО БЫЛО

По окончании училища Богдашин пять лет служил командиром зенитно-ракетной батареи на большом противолодочном корабле «Николаев». Пять лет — срок слишком большой, чтобы назвать карьеру головокружительной, но без протекций это неудивительно. Эти годы командир батареи потратил на освоение техники и совершенствование навыков. И, наверное, на закалку характера. «Пахарь морей» — как определил сам Владимир Иванович.

Следующая ступень карьеры — помощник командира корабля. Затем были высшие командирские классы ВМФ в Ленинграде. Оттуда Богдашин пришел старшим помощником, должен был служить на корабле «Азов». Но командир дивизии адмирал Игорь Касатонов счел его чересчур молодым для старпома и отправил командиром ракетной части на сторожевой корабль «Беззаветный» — то есть в должности ниже, чем предыдущая.

Старпомом Владимир Богдашин все-таки побывал, но на корабле «Решительный». А в 1983 году стал уже командиром «Беззаветного».

Через пять лет СКР «Беззаветный» под командованием капитана 2-го ранга Владимира Богдашина участвовал в знаменитом походе, когда советские корабли вытеснили в разы превосходящие их размерами американский крейсер и эсминец из советских территориальных вод в Черном море.

— Эту операцию за год наметили, согласовали, доложили министру обороны и Горбачеву, что все будет хорошо, все готовы. А когда американцы зашли — оказалось, что мы не готовы.

«Беззаветный» к тому времени был на боевой службе в Средиземном море, и 1988 год встречал там же. Вернулись в Севастополь, кораблю дали частичный ремонт, часть экипажа отправили в отпуск на берег. Находились в режиме 24-часовой готовности к выходу в море. И тут командир дивизии вышел на связь: пойдешь завтра следить за американцами. А части экипажа-то нет. В общем, полмеханика, половина мичмана — и вот мы в таком состоянии пошли на слежение. Но когда корабль «отплаванный», даже с третью экипажа все работает на автомате.

Дело в том, что должен был идти другой корабль, «Красный Кавказ», но «Красный Кавказ» так усердно готовился к походу, что у него сгорела турбина. Поэтому ему нельзя было выходить в море. А мы были готовы и пошли. Не отрабатывавшие эту операцию, случайные, не проинструктированные. А начальника штаба до такой степени заинструктировали, что он молчит, ничего не говорит.

Была поставлена задача: пойти встретить и сопровождать эти американские корабли. Мы подошли в тяжелейших условиях, без всякой разведки, встретили эти корабли, сопровождали их. Мы не должны были вообще ничего с ними делать.

Там были шесть пограничных кораблей, но они маленькие, просто проходили мимо, поднимали флаги и все. Было судно с ледовым поясом (часть корпуса судна в районе ватерлинии усилена металлом и дополнительными ребрами жесткости, чтобы противостоять сопротивлению льда в районах ледостава. — И.С.), «Ямал», которое должно было вытеснять, бить американцев. Но не вовремя данная команда — и «Ямал» не успел, американцы прошли, а он их не догнал.

И пришлось бить нам. Был еще СКР-6, но это совсем маленький корабль, он ударился в американский борт — и отскочил как мячик. У нас-то хоть еще корабль более-менее высокий — мы поломали половину крейсера американцам. Ударили дважды. После первого раза уже из штаба кричали: отходите! Но там была ситуация такая, что отходить уже нельзя, потому что наши кормы соприкасались, скорость большая — там бы начало крушить все. Причем они бы стали крушить, не мы. Поэтому нам пришлось бить второй раз, мощно. Снесли пол американского корабля, в том числе вертолетную площадку.

После этого пришла команда: вернуться на базу! Мы пошли на базу. Приходим, запрашиваем вход — никто нам не отвечает. Подходим к причалу, швартуемся кормой на один якорь (второй оторвали во время столкновения). Там вокруг «скорые» стоят, корреспонденты военных газет бегают, фотографы щелкают: аварийный корабль пришел. А у нас все нормально. Правда, потом уже узнали, что были повреждения, но в целом все нормально.

У нас не было видеокамер. Мы фотографировали отдельные моменты, но от удара фотоаппарат улетел и упал с верхней палубы, разлетелся вдребезги. Одним словом, фотоотчет не из чего было составить. Только из показаний американцев. Поэтому и пользуемся американскими снимками в интернете.

Пошел докладывать командующему Черноморским флотом (Михаилу Хронопуло. — И.С.). Тот меня не принял. Я доложил на командном пункте. Командующий потом сказал, что я преступник, потому что потерял якорь. То есть он не мог оценить, что за все это будет ему — командующему флотом. Хотя все разрешения давно были получены и вся операция проработана, взаимоотношения с американцами в то время были лояльными. Никто не знал, как теперь отнестись к тому, что произошло.

Меня посадили в машину, привезли на аэродром, посадили на АН-26 — одного. Летим, а я не спал, не ел, не пил. У летчиков спрашиваю: дайте хоть попить. «Воды нет», — говорят. А прапорщик шепотом говорит: «У меня сало есть». Так и не напоили меня водой.

Прилетели в Москву уже около 23 часов. Ветер, холод собачий. Приехали два УАЗика, выходят два капитана — 2-го ранга и 1-го ранга. Посадили между собой. Привозят в Генеральный штаб. И там генерал-полковник Владимир Лобов, замначальника Генштаба, говорит: «Молодцы! Герои! Сынок, спасибо!»

Оказалось, он еще утром был за то, чтобы меня отдать под суд. Выручил главнокомандующий ВМФ Чернавин. Он позвонил Чебрикову (председателю КГБ. — И.С.), Чебриков сказал: «Да я же прекрасно знаю эту задачу, мои пограничники ничего сделать не смогли, а вы сработали — молодцы!» Потом уже так доложили Горбачеву, и отношение к делу закрутилось в другую сторону. Сказали спасибо, и понеслось. Через год — орден Красной звезды, «Беззаветный» срочно отремонтировали, меня отправили в Военно-морскую академию имени Н.Г. Кузнецова в Ленинграде.

КАК МОСКВА «МОСКВУ» СПАСАЛА

После академии Владимира Богдашина отправили опять в Севастополь, сначала командиром на авианесущий крейсер «Ленинград», потом — на «Москву».

«Москва» — крейсер по-своему уникальный и даже окруженный историями о привидениях. Но не в этом его сила и слава. Он прошел тяжелую боевую службу, и Богдашин стал его последним командиром. После распада СССР весь Черноморский флот оказался в сложном положении, а «Москва» уже просто умирала, отработав свое. Спасая корабль, Богдашин приехал в Москву, встретился с мэром Лужковым.

Вскоре после этого вышло постановление правительства Москвы о шефстве над крейсером «Москва». Затем шефская помощь столицы распространилась на весь Черноморский флот, а затем — на Военно-морской флот в целом.

Авианесущий крейсер «Москва» прожил до 1996 года. И в том же году имя «Москва» унаследовал другой крейсер — ракетный, прежде называвшийся «Слава». Командиром новой «Москвы» стал Владимир Богдашин.

С 1999 года он уже работал замначальника Центрального командного пункта ВМФ РФ по боевому управлению, а в 2007 году написал рапорт и ушел из флота. Сначала — в «Газпромсервис», потом в управу столичного района Чертаново, где отвечал за жилищно-коммунальное хозяйство.

УЧИТЬСЯ БОЕВИТОСТИ И МУДРОСТИ

А потом настала очередь Учебно-исследовательского центра Московской федерации профсоюзов, возглавить который Владимиру Ивановичу предложил тогдашний председатель МФП Михаил Нагайцев. И вот уже девять лет контр-адмирал Богдашин — у штурвала крупнейшего учебного центра профсоюзов в стране.

— Про Учебный центр можно рассказывать вечно. Вот, например, медицина у нас развивается от вируса до вируса. Как вируса нет, так начинаются сокращения, акушерские пункты закрывают, и бедная роженица тащится на телеге за сотни километров в какой-то центр, который показывают по телевизору.

Образование у нас не может так развиваться. Потому что любое торможение в образовании — это большой откат назад. У нас постоянное взаимодействие с профсоюзными учебными центрами других регионов, мы приглашаем их сюда на наши мероприятия, призываем, чтобы приезжали, делились опытом. Это первое. Во-вторых, мы взаимодействуем с европейскими учебными заведениями профсоюзов. В-третьих (не по значению, конечно) — мы ориентируемся на наших слушателей. Сегодня сидим и думаем: что же нам дальше делать — идти на дистанционку или учить здесь? Половина хочет учиться очно, половина — дистанционно. Не вопрос. То есть мы и удаленно учим, и здесь, на месте. А количество слушателей не уменьшается, а увеличивается.

Недавно был разговор с РГСУ (Российский государственный социальный университет. — И.С.), они решили пропустить своих первокурсников через профсоюзное обучение. Причем полноценное: отчеты и выборы, устав, организационная работа, охрана труда, социальное партнерство. А ведь это 5500 первокурсников! Решили лучших из них обучить по нашим профсоюзным программам. С ноября приступаем к их обучению — во всех формах готовы: и стационарной, и выездной, и дистанционной, и очной, и смешанной.

— Как вам кажется, чего не хватает сегодня профсоюзам, чему надо научиться их лидерам?

— Боевитости. Это во-первых. Человек всю жизнь будет сильным, если он может себя защитить. Защитить с трибуны, на улице, на демонстрации и т.д. Когда у него есть твердая, четкая позиция.

Во-вторых — разумной кадровой политики. Мы сегодня в руководящих органах профсоюза имеем 65+, будем говорить так. Это люди, которые отдали все. Неоткуда в 65+ черпать что-то новое. Значит, должна работать молодежь. Но молодежи нужно иметь платформу, которую дает опыт этого старого поколения. А старое поколение должно знать, что оно не будет брошено завтра. А не брошено — это не значит три копейки дать. Не брошено — это когда позвонишь, встретишься, выручишь, поможешь.

В-третьих — четкости программы, определенности идеи. И при этом ни одно действие, которое происходит в профсоюзах, не должно оставаться незамеченным.

В-четвертых — профсоюзы должны четко отстаивать свои границы. Соцпартнерство — это партнерство, а не подчинение. У профсоюзов есть свое дело, и они его делают лучше всех. Это надо показать — так показать, чтобы соцпартнеры это поняли и сами были заинтересованы.

Директор учебного центра любит говорить про своих сотрудников. Разговор рано или поздно сворачивает на них. Теперь они — его экипаж, и он им гордится. В УИЦ всех готовы учить — и учат. И не только специально приходящих для этого «клиентов», но и самих учителей и других сотрудников центра.

Здесь в ходу обучение и поддержка — «система вжимания, а не выжимания», как говорит Богдашин.

— Вы можете назвать людей, которые на вас особенно повлияли?

— Когда я еще был командиром «Москвы», приезжал сюда и жил в гостинице «Москва», познакомился с Михаилом Шмаковым. И уважение в профсоюзной среде он у меня вызывает больше всех.

На службе, конечно, было много разных значительных людей. Особо уважаю адмирала Владимира Васильевича Гришанова, командира дивизии. На «Беззаветном» он меня как командира корабля учил. Учил, как подходить к танкеру на ходу заправляться. Учил, как от инспекции легко уходить. Многим хитростям командирским научил.

— Используете командирские хитрости в своей мирной работе?

— Так только на них и живем! А куда ж еще деться. Если будешь идти прямо по Красной площади с флагом, то по лбу получишь в районе Исторического музея…

— Какие качества вы выше всего цените в людях?

— Порядочность, искренность. Профессионализм. Ответственность за свои слова, серьезность: не говори о том, что не можешь показать, как на самом деле делается. Мужество, верность идеям, людям. Ну и последнее: раньше меня учили, что надо уметь принимать решение быстро. Сегодня думаю, что это качество требует определенных изменений. Наверное, надо уметь принять решение не быстрое, а мудрое. Потому что в профсоюзах иногда можно перегнуть палку.

Обычно у руководителей на главной стене, на почетном месте — портреты других руководителей, рангом повыше. У Владимира Ивановича стена пустая.

— Я хочу здесь повесить такую большую фотографию: едет мини-трактор, я иду в лямках, тащу плуг, трактор за мной едет. Это бытие русского человека: тащить на себе трактор. Плуг я нашел, лямки нашел — осталось сфотографироваться. Обязательно сделаю.