Лидер чартистов - потомок королей, рабочий вождь и демагог

Эрнест Джонс, левый британский поэт и публицист, написал о Фергюсе О`Конноре в начале 1853 года:

«Это был человек, отказавшийся от чинов, богатства и положения в обществе, бросивший дело, которое приносило доход и успех, потративший крупное состояние не ради удовлетворения личной склонности к самоотречению, а ради политического самопожертвования. Он поставил себя в положение вечного изгнанника из своей страны, в которой он владел крупными участками земли и являлся представителем одного из крупнейших графств. Это был человек, ненавидимый своей родней за то, что он любил человеческий род. Все, что он делал, было служением народу».

Выдержанные в восторженном тоне, эти слова звучат как некролог, хотя написаны еще при жизни О`Коннора. Но к тому времени О`Коннор был признан душевнобольным. А чартизм, лидером которого он стал, — первое массовое движение рабочих в Британии, требовавшее допустить их в политическую жизнь на равных со знатью и промышленниками, — пришел в глубокий кризис. И, что греха таить, ошибки и идеализм самого вождя сыграли в этом далеко не последнюю роль.

Лондонский эмигрант Карл Маркс, симпатизировавший в целом О`Коннору, писал, что в конце жизни тот уже «не в состоянии руководить движением пролетариата, им же самим организованным... стал почти помехой для этого движения».

Однако посмертную о себе память в левых кругах О`Коннор оставил все же благодарную. Но обо всем — по порядку...

ФЕРГЮС, НАСЛЕДНИК ТРОНА

Будущий трибун рабочих митингов родился в 1796 году в ирландском в графстве Корк в семье сквайра-протестанта Роджера О`Коннора.

В будущем известный своим взрывным темпераментом, Фергюс даже для появления на свет выбрал  весьма неспокойное время. На континенте Британия воюет с республиканской Францией, а Бонапарт налаживает связи с националистами в Ирландии. Республиканцы из Общества объединенных ирландцев в 1798 году поднимают антибританское восстание, жестоко, впрочем, подавленное...

Семья О`Коннор раскололась пополам. Часть дядьев Фергюса — убежденные сторонники короны, но Роджер, даром что протестант, и особенно его младший брат Артур — в стане националистов. Из-за подозрений в связях с мятежниками отцу Фергюса долгое время пришлось скрываться от правосудия; в конце концов он был арестован и едва избежал виселицы. Артур О`Коннор отправился в изгнание во Францию, где был радушно принят Бонапартом и получил генеральский чин.

Что известно о юности О`Коннора? Он не был слишком прилежен в учении и был даже изгнан из школы за излишнее внимание к дочери ее содержателя.

Дела у его семьи шли не слишком хорошо. После смерти в 1806 году Вильгамины, матери Фергюса, поведение О`Коннора-старшего стало чересчур эксцентричным — поговаривали, что сквайр повредился умом (в этом несложно углядеть грозное предзнаменование и для его сына). В 1817 году он был привлечен к суду за ограбление почтовой кареты; обвинения остались недоказанными, но репутация О`Коннора-старшего серьезно пострадала. Отец будущего чартистского лидера погрузился в писательство и спекуляции на тему древнеирландской истории. Его навязчивой идеей стало происхождение его рода от Руадри Уа Конхобара, последнего верховного короля средневековой Ирландии до вторжения норманнов. Вероятно, мало кто в кругу О`Конноров принимал эту историю всерьез.

Не то девятнадцати, не то двадцати двух лет от роду, измучившись в атмосфере в отцовского дома, Фергюс, подговорив брата и украв лошадей, сбежал в Англию, где надеялся сделать карьеру, но вскоре молодые люди были вынуждены несолоно хлебавши вернуться назад. Затем Фергюс поступил изучать право в дублинский Тринити-колледж (логичная карьера для не слишком богатого молодого человека из джентри), но курса так и не окончил. Как бы то ни было, в начале 1820-х годов О`Коннор получил-таки место в коллегии адвокатов — к вящему гневу отца: при приеме в коллегию надо принести присягу британской короне, а позволительно ли это наследнику ирландских королей?

Но нрав у молодого О`Коннора таков, что спокойная карьера ему претит. Возможно, он принимает участие в «Уайтбойз» — движении сельских католиков-партизан, взявших в руки оружие из-за непомерных налогов и арендной платы за землю. По крайней мере, сам он позже будет рассказывать о ранении в стычке с солдатами.

Тем временем от своих родственников он получает обширное наследство и сам становится лендлордом и уважаемым человеком. Его избирают членом парламента от Корка. Молодой О`Коннор к тому времени — радикал из радикалов. Жарко выступает и по ирландскому вопросу, и по поводу поборов в пользу протестантской церкви, но особенно напирает на необходимость срочной избирательной реформы и демократизации системы представительства в Соединенном Королевстве.

Благо об этом к тому времени буквально кричали самые разные слои населения и Британии, и Ирландии.

ЧАРТИЗМ: НАЧАЛО

Если Ирландия тридцатых годов оставалась не тронутым промышленной революцией местом, то «старая добрая Англия» в то время стремительно менялась. За короткий срок маленькие местечки, став центрами промышленности, превратились в перенаселенные, дымящие трубами города. Манчестер, еще недавно сонный ланкаширский городок, к середине тридцатых — крупнейший на тот момент индустриальный центр в Европе. Население «новых» городов пополнялось за счет мигрантов: валлийцы, шотландцы и ирландцы тысячами ехали искать работу на заводах.

Вместе с тем система представительства в парламенте оставалась средневековой. Львиную долю мест в нем держали представители «гнилых местечек» — обезлюдевших со Средних веков городков. Местечко Саттон в графстве Суррей, например, имело в парламенте двух представителей — притом что правомочных избирателей там было всего семь. Зато многотысячные Манчестер или Шеффилд вовсе не имели своих избирательных округов.

За реформу — и крупные промышленники, и люди свободных профессий, и рабочие; ведь в существовавшем виде парламент представлял интересы практически одних аристократов и землевладельцев.

Сторонники реформы победили. В 1832 году большинство округов в «гнилых местечках» было ликвидировано, новые промышленные центры получили право избирать представителей. Право голоса появилось у фермеров и части арендаторов, владельцев недвижимости... Но рабочие и ремесленники по-прежнему не имели своих представителей.

А градус социальной напряженности в стране был очень высок. На фабриках в последние десятилетия образовалась огромная армия работников, но их права никем не защищались. Законы, регулирующие условия труда на фабриках и в шахтах, отсутствовали.

В 1834 году парламент принял «новый закон о бедных», который иначе как людоедским назвать сложно. До того благотворительностью и пособиями малоимущим ведали приходы. Теперь же денежные пособия отменили, и единственным видом «помощи» беднякам стали работные дома. Больше всего эти мрачные институции были похожи на тюрьмы; семьи в них разделяли, обещая людям лишь скудную пищу в обмен на тяжкий и беспросветный труд (отсылаем читателя к Диккенсу, хорошо описавшему быт в работных домах).

Работный дом — реальная угроза для многих: Британия истерзана жестокими промышленными кризисами, в стране большая безработица. Стоит кормильцу семьи потерять место на фабрике — и идти некуда. И ведь ни компенсаций за потерю трудоспособности, ни пенсий еще нет!

Попытки рабочих создавать ассоциации для защиты своих прав пугают промышленников. В 1833 году шестерых сельских рабочих в Дорсете, создавших общество взаимопомощи (что к тому времени уже даже не запрещено законом!), признали виновными в «принесении потайной присяги» и осудили на ссылку в Австралию.

Меж тем все больше политических сообществ радикалов по всей стране, пока еще разрозненных, стали требовать уже всеобщего, включая рабочих, избирательного права. А еще — закрытия работных домов и принятия фабричных законов.

«МОРАЛЬНАЯ СИЛА» И «ФИЗИЧЕСКАЯ СИЛА»

Одним из таких сообществ была Лондонская рабочая ассоциация, действовавшая с 1836 года. В числе ее лидеров был Уильям Ловетт, краснодеревщик родом из Корнуолла, тред-юнионист и сторонник идей Роберта Оуэна. О`Коннор, потеряв в 1835 году место в Палате общин, присоединился к ассоциации.

Перед рабочими организациями О`Коннор вовсю выступает еще с 1833 года. Мощный физически, энергичный и напористый оратор с огненными бакенбардами пользуется огромным успехом. Разрозненное движение за политические права для неимущих постепенно становится общенациональным.

Оформляются и главные принципы движения. Всеобщее избирательное право для мужчин старше 21 года и отмена имущественных цензов. Равные избирательные округа. Оплата труда членов парламента (иначе рабочий просто не сможет позволить себе заседать в Палате общин!). Тайное голосование и ежегодное переизбрание парламента. И уже потом — остальное, пусть и более насущное: отмена закона о бедных, регулирование труда на фабриках и ликвидация протекционистских пошлин на ввозимое зерно, из-за которых цены на хлеб были слишком высоки для рабочих...

Поддержку новой политической программы О`Коннор ведет через основанную им в 1837 году в Лидсе газету «Северная звезда» (Northern Star). «Северная звезда» быстро становится одним из самых раскупаемых провинциальных изданий в стране. Число сторонников радикальных преобразований растет как на дрожжах.

8 мая 1838 года политическая программа рабочих и радикалов наконец опубликована; документ получил имя «Народная хартия». Аллюзии в названии самые что ни на есть прямые. В XIII веке английские бароны буквально вырвали у короля Иоанна «Великую хартию вольностей», впредь гарантировавшую от монаршего произвола права знати и свободного населения. Теперь же пришел черед действовать рабочим.

«Хартия» произвела эффект разорвавшейся бомбы. В Глазго, Бирмингеме и окрестностях Манчестера собирались многотысячные митинги чартистов (от англ. сharter — «хартия»). В воздухе начинало пахнуть грозой, а то и порохом.

И правда, чартистское движение в то время разделилось. Уильям Ловетт и часть других лидеров считали, что добиваться принятия изложенных в хартии требований нужно мирными средствами и «моральной силой» — митингами и петициями.

О`Коннор оказался в другом лагере, в котором люди, напротив, были готовы взять в руки оружие, если другие средства будут исчерпаны.

«Не дай Бог, — будет говорить О`Коннор, — чтобы я хотел, чтобы моя страна погрузилась в ужасы... революции. Я желаю ей победить в ее свободах мирными средствами». И все же провозглашает: «Я вполне готов противостоять закону... Если они [наши угнетатели] применят против нас силу, я призываю отвечать атакой на атаку!»

Чартистские собрания все чаще кончались беспорядками; многих лидеров движения арестовывали. Между тем петиция с требованием принять хартию собрала больше миллиона подписей и уже подана в Палату общин. Но «за» проголосовало меньшинство депутатов.

Слово — за сторонниками «физической силы», среди которых О`Коннор, надо сказать, был далеко не самым большим радикалом.

4 ноября вспыхнуло восстание в Уэльсе: толпа, вооруженная пиками, тесаками и ружьями, пыталась освободить содержащихся под стражей в городе Ньюпорт единомышленников и взять город под контроль.

Восстание не задалось с самого начала: проливной дождь задержал вооруженную колонну протестующих в пути, солдаты смогли организовать оборону и рассеять наступавших. Около 20 человек было убито.

Сохранились свидетельства очевидцев, что Ньюпортское восстание должно было стать сигналом для остальных городов и что лишь его неудача удержала чартистов от общенационального мятежа. О`Коннор, насколько известно, пытался остановить марш на Ньюпорт — и не смог.

Зачинщиков — валлийских радикалов Джона Фроста и Уильяма Джонса, а также шахтера Зефанию Уильямса — приговорили к жуткой казни за государственную измену через повешение, потрошение и четвертование. Правда, средневековое наказание никто не собирался исполнять: смертный приговор заменили пожизненной высылкой в Австралию.

ВТОРАЯ ПЕТИЦИЯ

Уильям Ловетт, лидер сторонников «моральной силы», тоже пережил арест, как и многие заметные чартисты (да и сам О`Коннор не стал исключением, проведя за решеткой 18 месяцев). Из-за подорванного тюрьмой здоровья Ловетт больше не мог участвовать в руководстве движением. Так в начале сороковых О`Коннор остался самым заметным чартистским лидером.

В 1842 году чартисты решили подать в парламент новую петицию, под которой на сей раз подписались уже целых три миллиона человек. Сложно представить те усилия, которые на заре телеграфной эпохи потребовались, чтобы собрать по стране такое количество подписей. (Масштаб кампании был весьма внушительный, поскольку население всех Британских островов составляло лишь 26 миллионов человек, а большинство подписей все же поставили мужчины.)

Итак, в марше к парламенту участвуют десятки тысяч манифестантов со знаменами. Сундук с бумагами настолько велик, что не проходит в дверь Палаты общин. Дверь пытаются разобрать, но в итоге бумаги приходится вывалить на пол горой...

Однако и в этот раз парламентарии проголосовали против.

НА ЗЕМЛЮ!

После неудачи второй петиции у О`Коннора созрел новый план: он хочет... вернуть рабочих на землю.

План, внешне больше похожий на идеи Германа Стерлигова, тем не менее, имел вполне практические цели. Во-первых, считал О`Коннор, это поможет решить проблему безработицы на перенасыщенном рынке труда. Во-вторых, после того как избыток рабочей силы на фабриках будет ликвидирован, владельцам придется повышать жалованье оставшимся рабочим. В-третьих — и это в плане О`Коннора главное! — став фермерами, рабочие смогут, наконец, получить право голоса по существующим цензам и провести в парламент своих представителей.

В 1845 году О`Коннор создал Чартистское кооперативное земельное общество, позже переименованное в Национальную земельную компанию. Ее задача — выкуп земли, передача маленьких участков с фермами в аренду рабочим и помощь в обзаведении хозяйством.

План О`Коннора, впрочем, вызвал непонимание даже у многих его соратников по движению. Вероятно, только ирландцу, выросшему в пасторальном краю, могла прийти в голову мысль о том, что фермерство легко дастся людям, никогда на земле не работавшим. К тому же многие сочли идеи О`Коннора уходом от принципов Народной хартии. Мол, был раньше чартизм за «шесть пунктов», стал же — «за пять акров». Так или иначе, после провала петиции 1842 года именно земельный план помог сохранить пошатнувшуюся было популярность движения.

Земельный кооператив О`Коннора смог за короткое время привлечь 70 тысяч акционеров, начать закупать и распределять землю; за три года было создано несколько «чартистских поселений». Но всего наделы получило лишь около двух сотен человек.

Вдобавок у Земельной компании обнаружились проблемы с регистрацией по закону; О`Коннор, даром что юрист, не был готов вникать в бумажные тонкости. В 1848 году Национальная земельная компания впала в тяжелый кризис, а в 1850 году была окончательно объявлена банкротом. Немногочисленные счастливчики, получившие землю по схеме О`Коннора, были изгнаны с ферм.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

10 апреля 1848 года чартисты подают в парламент третью по счету петицию. Количество подписей на сей раз скромнее — меньше 2 миллионов, но О`Коннор, несмотря на советы этого не делать, решает завысить цифру в три раза.

Обман вскроется, когда подписи проверит счетная комиссия. Вдобавок некоторые подписи окажутся недействительными — а некоторые и вовсе курьезными. Так, за петицию среди прочих якобы подписались... Ее величество королева, апостол Павел и победитель при Ватерлоо герцог Веллингтон. Последнее тем более абсурдно, что именно престарелому Веллингтону было доверено разгонять чартистов в случае, если митинги и шествия при подаче петиции обернутся мятежом.

Но мятежа не случилось.

«Чартисты имели довольно жалкий вид и собрали не более 15 тысяч человек, — пренебрежительно рассказывал о событиях 10 апреля в своей переписке министр иностранных дел лорд Пальмерстон. — Фергюс О’Коннор был напуган до потери чувств и был счастливейшим человеком в Англии, когда ему было заявлено, что демонстрации не позволят перейти мост. Чартисты убедились, что громадная масса населения Лондона не с ними, и они, вероятно, сейчас на некоторое время притихнут, ожидая более благоприятного момента... Констебли, регулярные и добровольные, поклялись примерно расправиться со всяким усатым и бородатым бунтовщиком, который им попадется в руки».

Фактически для чартизма как движения, в свое время повергавшего правящие круги и промышленников в ужас, это был конец.

После этих неудач О`Коннор все чаще демонстрировал странное поведение, говорящее о его душевном нездоровье. В 1852 году, после того, как в Палате общин он избил трех депутатов, чартистский лидер был арестован. Специально созванная комиссия пришла к выводу: «г-н Фергюс О’Коннор с 10 июня 1852 г. является душевнобольным, без каких-либо признаков просветления».

Его отправили в сумасшедший дом, откуда в 1854 году позволили переехать в дом его сестры, где О`Коннор годом позже и скончался. На его похороны, несмотря на все его странности и неудачи, пришло около 40 тысяч человек.

Потомок королей, сквайр и рабочий вождь О`Коннор не дожил всего 12 лет до момента, когда избирательное право в Британии было дано всем «добропорядочным» квартиросъемщикам, включая большую часть рабочих. Но успел увидеть, как в 1840-е годы началось принятие фабричных законов, ограничивающих рабочий день на производстве и произвол в отношении рабочих.

Случилось бы это так скоро, если бы не миллионные петиции и тысячные митинги, которые он организовывал?

Как знать... Но все-таки кажется, что ответ очевиден.