Неравенство доходов россиян грозит социальным взрывом

Фото: Николай Федоров / "Солидарность"

Важно уточнить, что Доклад о человеческом развитии в Российской Федерации за 2014 год (под ред. Л.М. Григорьева и С.Н. Бобылева) строится на анализе итогов социально-экономического развития страны за предыдущий год. В нашем случае — за 2013-й. И внимания в исследовании больше уделено кризису не нынешнему, а 2008–2009 годов и его последствиям. Авторы отмечают, что после тех событий в стране, даже при сохранявшихся высоких ценах на нефть, наблюдалось ощутимое замедление экономического роста. Сложился феномен «проигрыша» человеческого капитала ресурсной ренте, которая ориентировалась правительством не на накопление и модернизацию экономики и общества, а на потребление.

Ресурсная рента — это деньги от продажи общенациональных ресурсов. Экономические словари уточняют, что деньги эти правительство расходует именно на социальные дотации населению, отчего становится не совсем понятно, как это самое население могло «проиграть» дотациям себе же самому. Но мы углубимся в доклад и попытаемся во всем разобраться.

ПРОБЛЕМ НЕВПРОВОРОТ

Экономический спад 2008–2009 годов нам удалось преодолеть за счет накоплений в стабилизационных фондах, что, по мнению авторов доклада, помогло обойтись без «кризисной расчистки» предприятий. (Хотя если под «расчисткой» понимать массовые сокращения работников и остановку предприятий, то это все же было.) Целью такого подхода была объявлена социально-политическая стабильность в стране. На практике это выражалось, например, в политике поддержки пенсионеров и перераспределения бюджетных доходов в пользу бедных регионов.

Денег у России действительно хватает на многое — все помнят, как росли финансовые возможности страны в так называемые «тучные нулевые». Однако аналитики отмечают, что все последние двадцать лет в стране постепенно исчезал запас рабочей силы и производственных мощностей, что в первом случае отчасти компенсировалось привлечением гастарбайтеров. Иными словами, проблема в том, что деньги тратились в основном на поддержание социальной стабильности, а не на развитие.

Кроме того, до сих пор не решены проблемы качества контроля и управления; недостаточного развития финансового сектора; коррупции, мешающей инвестировать как в промышленность, так и в инфраструктуру или развитие малого и среднего бизнеса. Производству не хватает квалифицированной рабочей силы, тем более что молодежь по-прежнему охотно уезжает учиться и работать за границу. При этом отслужившие в армии предпочитают идти не на производство, а в правоохранительные органы или частные охранные организации (что тоже расширяет практику использования труда гастарбайтеров).

Собственная же разработка технологий и их внедрение в производство, отмечают авторы доклада, отстают даже там, где есть прошлые заделы и потенциальный спрос. Например, это касается топливно-энергетического комплекса: введенные в 2014 году санкции против российских нефтедобывающих компаний лишают их западных технологий, а своих технологий не хватает. Нехватка «сложного» производства означает и нехватку «сложных» рабочих мест, поэтому даже тот человеческий капитал, которым страна все же располагает, не находит себе достаточного применения.

«С точки зрения стабильного существования социальной сферы общий маневр правительства при распределении финансовых ресурсов во время кризиса был направлен именно на социальную стабильность (поддержка пенсионеров, моногородов, бедных национальных регионов, выплаты безработным); удержание устойчивости банковской системы (путем увеличения застрахованного потолка депозитов). Модернизирующая роль экономических встрясок тут не сыграла роли — скорее произошло упрощение производства, усиление системы бюджетного перераспределения и новое увеличение зависимости от импорта», — констатируют правительственные аналитики. И это снова возвращает нас в текущие реалии — к наложенным на Россию экономическим санкциям и необходимости чем-то замещать импортные товары и технологии.

НЕПРАВИЛЬНОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

Стоит особо отметить ту прямоту, с которой аналитики обращаются, в общем-то, к правительству как заказчику исследования. Так, эксперты отмечают, что с 2009 года за счет нефтяных доходов поддерживаются: личное потребление граждан, импорт, балансировка федерального бюджета, социальная стабильность и слабые регионы. В то время как «официально все правительственные программы (например «Стратегия 2020») предполагают модернизацию, развитие высоких технологий, упор на пять секторов: энергетику, атомную промышленность, космос, информатику, здравоохранение и т.п.».

В 2013–2014 годах даже при сохранявшихся высоких ценах на нефть впервые было отмечено ощутимое замедление роста (авторы доклада считают его неожиданным для правительства). Что, по мнению аналитиков, как раз и свидетельствует о том самом феномене «проигрыша» человеческого капитала ресурсной ренте, о котором говорилось выше. Образно выражаясь, нефть льется на мельницу потребления, а не накопления и модернизации экономики и общества.

Далее в докладе дается интересное сравнение с наркотической зависимостью. Хотя само понятие и не употребляется, каждому россиянину знакомо выражение «нефтяная игла», которое «торчит» из контекста доклада. «Это нечто вроде “второй стадии” зависимости от ренты: сначала ее колебания определяют динамику, потом к ней привыкают для обеспечения личного потребления, поддержки бедных и коррупционных потерь, а следующая стадия — темпы роста становятся “неожиданно” низкими и нужен свежий допинг рентных доходов», — говорят авторы, описывая, по сути, абстинентный синдром и необходимость увеличить дозу.

Главной же слабостью российской экономики аналитики считают низкий уровень инвестиционной активности, одна из причин которого — большие коррупционные риски — уже называлась. Другая причина — высокие ставки по кредитам на внутреннем рынке займов. Это, кстати, толкает отечественный бизнес к поиску более выгодных кредитов за границей, что позволяет говорить о зависимости от «импорта кредитов».

Напомним, что в связи с напряженностью между Россией и ее западными партнерами одним отечественным компаниям запретили доступ к западным кредитам прямо, а другим те же европейцы часто не выдают их из общих опасений. Кроме того, доступ даже к отечественным кредитам был затруднен в декабре самим российским Центробанком, который поднял ключевую ставку сразу с 13 до 17%. (По ключевой ставке ЦБ кредитует сами банки, а те, соответственно, вынуждены учитывать ее значение при выдаче собственных кредитов.) И даже ее недавнее понижение до 15% ситуации кардинальным образом пока не поменяло.

«В случае выхода страны в фазу инвестиционного подъема и модернизации вся картина выглядела бы совершенно иначе», — резонно отмечают авторы доклада. И действительно — когда все происходит не так, то обязательно как-то по-другому.

Спорной представляется и фраза о том, что «многие регионы накопили существенные долги, использованные скорее на выплату заработной платы, нежели на развитие». По факту это, скорее всего, так, да только возникает ощущение, что авторы доклада, будь их воля, не стали бы платить зарплаты, направляя деньги «на развитие».

Хотя, наверное, проблема все-таки не в необходимости платить наемным работникам: сами аналитики указывают на то, что порядка половины капиталовложений страны осуществляют примерно 40 крупных государственных и частных компаний. И экономисты выражают большие сомнения в эффективности этих компаний, «особенно с учетом обрастания бюрократией, престижным потреблением, типичными свойствами крупного (особенно государственного) бизнеса». К таким свойствам относятся огромные траты на управление, саморекламу, побочные программы, охрану и «корпоративные» мероприятия.

К слову о распределении расходов: интересно, как авторы доклада характеризуют бюджетную политику России. Так, несмотря на то, что общие расходы российского бюджета с 2005 по 2013 год увеличились втрое и достигли 12 трлн рублей, сама их структура «сдвигалась скорее в пользу силовых ведомств и перераспределения между регионами». А именно — доля силовых ведомств в расходах российского бюджета увеличилась с 23,7% бюджета в 2011 году до 29,2% в 2014-м, в основном за счет почти двукратного роста расходов на МВД. Вес же расходов на цели экономического развития сжался до 18% бюджета. Социальные ведомства за этот период тоже суммарно потеряли 1,4% и в ближайшие годы могут потерять еще больше, считают эксперты.

Исследователи отмечают, что Россия, как и большинство стран — экспортеров нефти, не смогла удержаться от естественного соблазна повышать расходы вслед за доходами (а мы помним, что доходы росли в основном за счет стабильно высоких цен на энергоносители). Исключение составляют стабилизационные фонды, которые накапливались перед кризисом 2008–2009 годов. Тогда они были частично и в целом успешно использованы, и сейчас используются вновь.

Совершенно справедливо отмечается, что резервные фонды страны «являются объектом борьбы». Достаточно вспомнить, как компания «Роснефть» отреагировала на текущий кризис — просьбой о выделении из Фонда национального благосостояния более триллиона рублей. «Промышленное лобби постоянно предлагает использовать [фонды] для финансирования капиталовложений, Минфин предпочитает накапливать резервы, социальные ведомства хотели бы использовать средства фондов на свои нужды», — резюмируют эксперты.

ДОХОДЫ И ПЕНСИИ

В представленном докладе вопросам доходов, неравенства и бедности россиян посвящена целая глава. В докладе приводятся следующие данные Международного валютного фонда: в 2013 году размер ВВП в России в пересчете на душу населения составил 24,3 тыс. долларов, что соответствовало 45 месту в рейтинге стран по этому показателю.

Размером валового внутреннего продукта (на какую сумму произведено товаров и услуг в стране за год) на душу населения принято измерять уровень экономического развития государства. Но доверяться только этому показателю в данном вопросе не совсем верно, поскольку от этой цифры нельзя получить представления ни об отраслевой структуре производства, ни о качестве товаров и услуг. Наконец, показатель не говорит о том, что каждый гражданин России получает по 20 с лишним тысяч долларов в год.

Для удобства расчетов и сравнений принято разделять население той или иной страны на группы по уровню доходов — от самых бедных до самых богатых. В докладе говорится об исследованиях десяти децильных и пяти, соответственно, квентильных групп. То есть на каждую группу приходится либо 10, либо 20% населения. Такое разделение помогает, в частности, уходить от ориентации на средние показатели, которые, по сути, почти ничего не показывают (как, например, средняя зарплата). К таким же «температурам по больнице» можно отнести и те самые 24,3 тыс. долларов годового ВВП на каждого россиянина.

Расчеты Бранко Милановича из Всемирного банка, на которые ссылаются авторы доклада, указывают на то, что 5% самых бедных российских домохозяйств находятся в четвертой децильной группе распределения мирового богатства, а 75% россиян — в шестой децильной группе и выше. Следовательно, делают вывод эксперты, массовое потребление в России вышло за пределы минимальных потребительских нужд, а домохозяйства становятся «важным регулятором экономических изменений». Это означает, что рынок в большей мере, чем теперь, будет зависеть от того, на что предпочтут домохозяйства тратить деньги.

И экономическое поведение домашних хозяйств, сообщают аналитики, изменилось в 2000-е по сравнению с отмеченным в 1990-е годы, когда меньше денег тратилось на потребление. Причиной такого изменения в распределении расходов домашних хозяйств называют то, что рынок труда при сохранении высокой занятости населения подстраивался к кризисной ситуации 1991–1998 годов через поддержку «сверхгибких механизмов оплаты труда». Иначе говоря, все агенты рынка труда шли по пути «придерживания» излишней рабочей силы за счет резкого сокращения оплаты труда. Результаты чего мы, по идее, наблюдаем уже в последние годы.

«Основными механизмами “зарплатной гибкости” стали изменение переменной и особенно скрытой части заработной платы, задержки ее выплаты, а также отсутствие обязательной индексации заработной платы с учетом инфляции», — перечисляют эксперты. Повышенная «гибкость» заработной платы при весьма устойчивом уровне занятости способствовала, в свою очередь, развитию «нестандартных» форм оплаты труда, «выводящих ее за пределы статистического наблюдения». Согласно исследованиям Росстата, в среднем около 40% фонда оплаты труда скрыто от статистического наблюдения и не участвует в формировании страховых и иных взносов, привязанных к заработной плате.

Специалисты напоминают, что неформальные — «серые» и «черные» — доходы больше подвергаются рискам сокращения в условиях кризиса (что, заметим, выгодно работодателям, а сейчас как раз кризис). А кроме того, «важно подчеркнуть, что неформальные доходы от занятости создают серьезные проблемы для формирования доходов солидарной части пенсионной системы. Как результат, в 2012 году при среднегодовой численности занятых 71,6 млн чел. плательщиками взносов в Пенсионный фонд Российской Федерации являлись только 46,6 млн чел.», — говорят авторы исследования.

Особенно занятны в этом свете многочисленные предложения Минтруда, Минфина, РСПП решить проблему дефицита Пенсионного фонда, увеличив пенсионный возраст, стаж или приостановив выплаты отдельной категории пенсионеров. Думается, если почти от половины работающих граждан в ПФР не поступают взносы, то предлагаемыми мерами проблему не решить. Вот только о том, чтобы вывести зарплаты из тени, и тем более о том, как это сделать, никто, кажется, всерьез не задумывается.

Но вернемся от кризиса пенсионной системы к просто кризису. Опыт наблюдений подсказывает экспертам, что в такие периоды население «уходит в потребление». Это обусловлено чувствительностью потребительского рынка (который отличается большой долей импорта) к колебанию валютных курсов и «фантомными болями либерализации цен и дефицита товаров».

Так, несмотря на то, что большинство экономистов рассматривают 2011–2013 годы как период стагнации, структура потребительских расходов в то время была похожа на кризисную: население «перебросило» 5% своих доходов на текущее потребление и покупку валюты, снизив доверие к сбережениям во вкладах и ценных бумагах. Аналитики делают вывод: люди, не находя надежных способов сберечь деньги, наращивают потребление.

Правда, возникают вопросы к упомянутой «переброске» части доходов на текущее потребление. Ведь если на дворе кризис и дорожают, скажем, продукты — пусть, к примеру, на те самые 5%, — то вы и потратите на них на 5% больше. И вовсе не потому, что вам так захотелось. С другой стороны, авторы доклада, очевидно, имеют в виду в основном не продукты. Здесь достаточно вспомнить бум на бытовую технику в конце прошлого года. Но тогда уж и об ажиотаже вокруг гречневой крупы забывать не стоит.

Что же касается покупки валюты, то в условиях текущего кризиса это как раз и можно рассматривать как более-менее надежный способ сберечь свои деньги. (Если говорить, конечно, только о периоде, когда валюта дорожает или ее стоимость не опускается ниже курса, по которому она была вами куплена.)

РИСКУЕМ НЕРАВНО, НО ВСЕ

Реакция населения на экономическую и политическую неопределенность в немалой степени обусловлена неравенством уровней благосостояния, что чаще всего измеряется разницей в текущих денежных доходах, напоминают эксперты. В период рыночных трансформаций во всех постсоветских и большинстве восточноевропейских экономик произошел скачкообразный рост неравенства, но в России интенсивность его роста была максимальной.

Многие эксперты считают, что реальный уровень неравенства выше статистического, а значит, выше и риск обострения противоречий между разными слоями российского общества. Во многом из-за этого на кризис 2008 года правительство отреагировало увеличением пенсий, минимальной зарплаты и оплаты труда в бюджетных секторах экономики, а также увеличением доходов пенсионеров до уровня не ниже регионального прожиточного минимума.

Однако актуальной остается тема неравенства в оплате труда, самом значимом и массовом виде доходов. В распоряжении авторов доклада имеются ежегодные апрельские сведения Росстата о неравенстве зарплаты, выплаченной работникам крупных и средних предприятий. «На данный сегмент занятости приходится примерно половина всех работников и порядка 60–70% фонда оплаты труда. Второй нюанс связан с данными за апрель, когда практически вся переменная часть оплаты труда не наблюдается. По оценкам за разные годы переменная составляющая оплаты труда — 30–50% годового фонда заработной платы», — сообщают авторы доклада.

Снижать неравенство можно целым букетом способов. Это и ускоренный рост минимальной оплаты труда и доходов в бюджетном секторе экономики, и политика повышения пенсий темпами, опережающими рост заработной платы. Но в Аналитическом центре при правительстве отмечают, что практически все механизмы управления неравенством, кроме налоговых, уже задействованы. И предупреждают: основные риски «проявления социально опасных эффектов неравенства», видимо, впереди.

При этом отмечается, что такой глубины неравенства по доходам, как в России, нет ни в одной европейской стране. По данным за 2013 год по

10- и 20-процентным группам населения, отклонение фактического распределения дохода от ситуации гипотетического равенства составило 42% (показатель такого отклонения обозначается специальным «коэффициентом Джини»). Хуже дела обстоят, по большому счету, только в ряде стран Африки и Латинской Америки. Например, в ЮАР коэффициент Джини — 58%, в Бразилии — 55%.

Поэтому, делают вывод авторы доклада, в России неравенство не просто высокое, а избыточное. По данным исследований, проведенных Всемирным банком, неравенство становится избыточным уже с уровня 30–40% для коэффициента Джини. Избыточным принято называть неравенство, которое не просто очень глубокое (глубокое неравенство — необязательно синоним избыточного), но которое, начиная с определенного уровня, играет уже дестимулирующую роль в экономике и вызывает негативные социальные и экономические последствия.

А между тем снижение неравенства способствует не только социальной стабильности, но и экономическому развитию. В докладе приводятся результаты исследования (А. Шевякова и А. Кируты), согласно которым снижение избыточного неравенства в России на 1% даст прибавку в темпе роста ВВП на 5%. Согласно цитируемому в докладе исследованию, «при оптимальном перераспределении доходов, снижающем величину коэффициента дифференциации до 7–10, рост ВВП в период 2000–2007 годов мог бы быть выше фактического на 30–50%, а при годовом росте реальных доходов на 10%, в принципе, можно было бы выйти на положительный естественный прирост населения в размере 3,3 промилле». Удивляет, правда, использование слова «промилле» (1/10 процента) в необычном для россиян контексте. Да и как его снизить, это самое неравенство...

Наконец, аналитики объясняют, чем опасна большая разница в доходах: люди, находящиеся «внизу», в конце концов перестают предпринимать какие-либо действия, чтобы выбиться «наверх». «В результате создается “ловушка бедности”: люди понимают, что они уже никуда не выбьются, так как нет достаточно сильных “лифтов”, и происходит демотивирование людей к активной деятельности. Иными словами, у людей “опускаются руки”, возникает масса негативных явлений, — рост доли самоубийств, сердечно-сосудистых заболеваний, насильственных преступлений против личности и др.».

Говоря короче, наступает некая социальная апатия, когда ни деньги, ни статус человека больше не интересуют. (Разве что чужие деньги, если уж говорить о насильственных преступлениях.) Данная ситуация, говорят исследователи, ведет к инертности и иждивенчеству, росту бюджетных расходов с одновременным понижением экономической отдачи от трудовой деятельности. И все это вместе затормаживает экономическое развитие страны. Ни одна другая социальная проблема не дает таких последствий, к каким приводит неравенство, предупреждает Аналитический центр.

А ведь согласно тем же опросам, под преодолением неравенства россияне понимают, прежде всего, не выравнивание всех по доходу, а предоставление всем равных возможностей зарабатывать. Так, может, предоставить, пока не поздно?