Интервью Бориса Стругацкого "Солидарности" из далекого 1998 года

Газета “Солидарность” традиционно писала не только о профсоюзах или трудовых отношениях. Наверное, в круг интересующих нас тем всегда входили и политика, и бытовая жизнь. И культура - в разных ее ипостасях. Поэтому в ряду юбилейных архивных публикаций мне приятно представить читателям несомненную творческую удачу - интервью с Борисом Стругацким, классиком советской фантастики. Несомненно, что чтение вызовет не только согласие. Но - даже по тем словам мастера, с которыми, например, я не согласен, виден масштаб его личности. Как говорится, “был культ - но была и личность”.

Главный редактор Александр Шершуков

“Солидарность” № 24, 1998

Борис Стругацкий - за себя и за брата. Писатель-фантаст отвечает на вопросы “Солидарности”

Объяснять читающей публике, что такое братья Стругацкие, - дело неблагодарное. Потому что либо дураком себя выставишь - а то мы не знаем, кто такие Стругацкие! - либо окажешься в дураках - тоже мне, а кто такие Стругацкие? На самом деле последнюю фразу можно услышать разве что в мире, где не осталось ни книг, ни фильмов, ни желания или потребности мечтать, придумывать, погружаться в неизведанное и щекотать свой мозг удивительными фантастическими догадками. Но это уже фантастика...

Получается, что вопрос существования братьев Стругацких не обсуждается вообще. Сколько раз приходит Новый год, столько раз страна смотрит “Чародеев”. И кажется, что так было всегда. Но несколько лет назад Борис Натанович сказал: “Я продолжаю пилить бревно в одиночку двуручной пилой”. Он остался один, без брата Аркадия. Живет по-прежнему в Питере, работает. А мы вдруг поняли: пройдет время, издательства подготовят и выпустят в свет собрания сочинений, новые дети вырастут на “Понедельнике”. Но смогут ли они спросить о самом важном того, кто написал все эти книги?

- Значительная часть русской (и советской) литературы всегда старалась ответить на вопросы: “Что делать” и “Как жить”. Вы пытались предложить читателю свой ответ на эти вопросы, сказать, во что верить и ради чего жить?

- Мы никогда не ставили перед собою цели воспитать читателя или научить его чему-нибудь “полезному”. По-моему, это вообще не есть задача писателя. Что же касается “вечных” вопросов - о смысле жизни и прочем, то подавляюще большинство из них некорректно. Вовсе не всякий грамматически правильно построенный вопрос подразумевает существование осмысленного ответа (например: “Почему у русалок так часто секутся волосы?”). Вопрос “В чем смысл жизни” - из той же категории. У жизни может быть некий внешний смысл только в том случае, если существует Бог. Смысл же существования атеиста определяет он сам, и никто кроме него. Как он этот смысл для себя определит, таким он и будет. Назначение художественной литературы, в частности, в том и состоит, чтобы раскрыть перед читателем веер вероятностей, продемонстрировать многообразие жизни и жизненных целей - дать читателю возможность сделать осмысленный выбор в меру его нравственных сил и средств. Например, мы сами исповедовали принцип, сформулированный нами еще в “Стажерах”: “Жизнь дает человеку три радости - друга, любовь и работу. Каждая из них отдельно уже стоит многого. Но как редко они собираются вместе!”

- Что такое для вас научная фантастика? В истории литературы НФ - небольшой эпизод или серьезная веха?

- Научная фантастика есть вид литературы, посвященный, главным образом, проблемам (темам, вопросам, сюжетам) “Человек и природа”, “Человечество и Вселенная”. Возникла она как следствие естественно-научного бума восемнадцатого-девятнадцатого веков, пережила свой взлет в веке двадцатом и сейчас, по-моему, постепенно умирает - по мере того, как человечество разочаровывается в идее всемогущества Ее Величества госпожи Науки. Аркадий и Борис Стругацкие отдали дань научной фантастике главным образом в ранних своих романах, но со временем от нее отошли и сделались сторонниками и поклонниками фантастики реалистической (или фантастического реализма, если вам угодно). Это совсем другая литература - литература о судьбах реальных людей в совершенно реальном мире, искаженном неким фантастическим допущением. Именно и только это невероятное допущение (маленькое или большое Чудо) отличает фантастическое произведение от чисто реалистического, имеющего дело с миром без Чуда. Реалистическая фантастика возникла в те незапамятные времена, когда грань между Чудом и Реальностью была размыта, боги запросто занимались делами людей, Лернейская Гидра была такой же страшной реальностью, как и Немейский лев, а фавнов и дриад многие видели лично и неоднократно. Собственно, вся литература того времени была реалистической фантастикой - Мифом. Понадобилось множество столетий, прежде чем собственно реалистическая литература образовалась, избрав своим объектом мир без Чуда, а реалистическая фантастика по-прежнему процветает и только в ХХ веке подарила нам Кафку, Булгакова, Воннегута, Апдайка, Брэдбери и многих-многих других. Научная фантастика конечна, и кончина ее близка, а реалистическая фантастика умрет лишь тогда, когда человек потеряет интерес к самому себе.

- Борис Натанович, как вы относитесь к творчеству Ефремова? Пытались вы вслед за ним выстроить свои взгляды на коммунизм?

- Иван Антонович был человеком незаурядным и даже, может быть, уникальным. Великий эрудит, философ, замечательный спорщик, боец... “Куинбус Флестрин - Человек-Гора”. Ледокол отечественной фантастики. В конце 50-х его “Звездные корабли” и “Туманность Андромеды” были для нас образцом и примером того, как надо писать современную фантастику, какие идеи надлежит разрабатывать и вообще в каком направлении двигаться. “Светлое коммунистическое будущее” интересовало нас так же, как и его (и еще многих и многих отечественных авторов того времени), но подходы оказались разными. Ефремов (в присущей только ему одному манере) писал классическую утопию, Мир-каким-Он-Должен-Стать. АБС же писали нечто совсем иное: Мир-в-котором-Им-Хотелось-Бы-Жить. Уже к середине 60-х нам стало совершенно ясно, что этот желанный мир недостижим, по крайней мере в сколько-нибудь обозримом будущем. Ясно сделалось, что управляют нами жлобы и враги культуры, для которых коммунизм - всего лишь такой замечательный общественный строй, когда весь народ с радостью и удовольствием исполняет все предписания партии и правительства. Больше никакого содержательного смысла в понятие коммунизма начальнички наши не вкладывали. И хоть называли они себя коммунистами, к коммунизму они имели не больше отношения, чем очковая змея к интеллигенции. Нынешние же “коммунисты” и вовсе превратились в национал-социалистов, так что перспективы Светлого Мира, в котором наивысшим наслаждением человека является любимая работа, окончательно затянуло коричневым туманом.

- “Полдень. 21 век”, “Жук в муравейнике”, “Трудно быть богом”... Эти жители будущего от аборигенов и нас сегодняшних практически неотличимы. Они так же нетерпимы к людям, так же способны на убийство, хоть и мучаются потом угрызениями совести... Это ваша убежденность в том, что человек никогда не изменится?

- Когда (и если) человек изменится, он перестанет быть человеком, Homo sapiens, это будет уже другой вид со своими проблемами, заморочками и прибабахами, и мы станем смотреть на них с теми же, наверное, смешанными чувствами, с какими смотрит на нас какой-нибудь шимпанзе: “Жалкие, конечно, существа, слабые и неуклюжие, но как здорово они, однако, умеют проходить сквозь сплошные стены!” Судьба “сверхчеловечества” меня, надо признаться, интересует не особенно, что же касается всех нас, “людей разумных, обыкновенных”, то мы, ей-Богу, не так уж и плохи, если присмотреться. Да, у нас масса недостатков и слабостей. Более того - у нас масса пороков. Но ведь и достоинств у нас тоже до черта! Ведь именно из нас, “разумных, обыкновенных”, родом и Леонардо, и Эйнштейн, и Ломоносов, и Пушкин, и Марк Твен, и Эдисон, и Володя Высоцкий... Каждый из них, между прочим, при жизни был не сахар, но, Боже мой, как прекрасно, что они вообще БЫЛИ! Конечно, белые-пушистые приятнее на взгляд и на ощупь, нежели серые-бородавчатые; конечно, лучше было бы, если б герои наших романов были все поголовно толерантны, как мать Тереза, и никогда бы никого не убивали. Но я лично готов простить им многое уже за то, что они способны мучиться угрызениями совести, ведь это такая нечасто встречающаяся в нашем мире штука - совесть, способная к угрызениям...

- Как вы сами оцениваете идею прогрессорства? В одном интервью вы сказали, что “Трудно быть богом” - первый роман об интеллигенции в жлобском обществе. Дон Румата любит только нескольких, наиболее похожих на него людей. Может быть, нет никакого прогресса, а есть лишь желание жить в круге избранных и презрение ко всем остальным, жлобам?

- Любит ВСЕХ невозможно. Един лишь Господь Бог, он способен любить всех без исключения. А наш дон Румата совсем не Бог, он только “и.о. Бога” на грешной Арканарской земле. В остальном он такой же, как мы. И так же, как мы, любит добрых, умных, талантливых, терпимых, трудолюбивых, и так же, как мы, с трудом терпит злобных, тупых, ленивых, истерически-агрессивных. К сожалению, прогресса нет - в том смысле, что доля от рождения добрых и талантливых из века в век остается неизменной, равно как и доля злобно-агрессивных жлобов. Видимо, в том и состоит прогресс, чтобы создать для новорожденного все условия, дабы злобная и ленивая обезьяна в нем так никогда и не пробудилась на протяжении всей его жизни. За прошедшие тысячелетия мы научились неплохо дрессировать человеков - делать из них солдат, рабов, лакеев, рейнджеров всех мастей. Теперь дело за малым - научиться ВОСПИТЫВАТЬ человека, то есть находить в нем его “главный” талант и превращать его в творца. Впрочем, к прогрессорству это не имеет прямого отношения. Прогрессорство - не более чем отчаянная попытка спрямить извилистую дорогу Истории, сделать путь прогресса менее кровавым и мучительным. Для АБС прогрессорство всегда было неким элементом литературного антуража, с помощью которого мы добивались пересечения интересов мира далекого, выдуманного, будущего с реальными интересами сегодняшнего дня. Само по себе прогрессорство, как некое социальное явление, никогда не вызывало у нас желания определить свое к нему отношение. Это что-то вроде профессионального спорта - и не хорошо, и не плохо (точнее - в чем-то хорошо, в чем-то плохо), а просто - есть. Есть такая профессия в Мире Полудня, и есть люди, избравшие ее по велению сердца, - не слишком счастливые люди, которых побаиваются и сторонятся их современники, как мы, нынешние, побаиваемся и сторонимся каких-нибудь собровцев или омоновцев, понимая, что они необходимы в нашем реальном мире, но эта необходимость отнюдь не делает их ни симпатичными, ни привлекательными.

- Как сами Стругацкие судили героев “Жука в муравейнике”: Экселенца и его главного оппонента, боровшегося за науку “без границ”?

- Главная проблема Экселенца - огромный груз ответственности при отчаянной нехватке необходимой информации. В результате погиб ни в чем не повинный человек, как это всегда случается в мире, где право “разрешать и вязать” отдано тайной полиции. А что касается “науки без границ”, то это штука опасная, но неизбежная. Никакие красивые разговоры и никакие сверхсупергуманные призывы не отменяют совершенно объективной закономерности: всякое (повторяю - ЛЮБОЕ!) научное открытие несет с собою не только благо, но и зло. И соответственно не только зло, но и благо. Увы.

- После выхода на экраны “Соляриса” Тарковского Станислав Лем отказался признать “своей” литературную основу фильма - настолько книга отличалась от снятого. “Пикник на обочине” тоже не похож на “Сталкера”. Почему вы согласились работать с Тарковским? И не считаете ли вы, что сделали серьезный шаг в сторону христианства?

- Тарковский был гениальный режиссер. Поэтому, приняв его предложение, мы договорились между собою, что будем по возможности исполнять все его желания, какими бы странными они нам ни казались. Это не означало, разумеется, что мы никогда с ним не спорили - спорили, да еще как! Но когда переубедить его оказывалось невозможным, мы уступали. В частности, серьезнейшей переработке подвергся Сталкер, и именно под давлением и по требованию Тарковского. Была ли работа над этим сценарием нужной вехой в нашем творчестве? Нет, не сказал бы. Но это была дьявольски интересная и напряженная работа. Никакого сколько-нибудь решительного шага в сторону христианства мы не сделали (как были атеистами, так ими же и остались), но соответствующее умонастроение режиссера учитывали.

Конечно, Рэдрик Шухарт из “Пикника” нам ближе, понятнее, даже роднее, чем юродивый Сталкер, но оба они наши дети, обоих мы “выносили под сердцем”, родили в муках, а потому и любили их обоих, и гордились ими в равной степени, как и полагается доброму родителю.

- В ваших книгах нет женщины, которая бы стояла наравне с мужчиной. Как правило, героиня - просто вспомогательный персонаж, которому полагается быть красивой, влюблять в себя героев и сниться им по ночам. Вас действительно не интересовали отношения между мужчиной и женщиной? Или это - отражение патриархального общества, в котором все главное совершается мужчинами?

- Чрезвычайно трудно ответить на этот вопрос. Вероятно, дело здесь в том, что Стругацкие всегда романтизировали и идеализировали женщин, считали их существами особенными - неким особенным подвидом вида Homo sapiens, в точности так же, как Брэдбери считал особым видом животного царства человеческих детей. Впрочем, сами мы никогда не считали, что все наши женщины такие уж “вспомогательные” - Диана, например, из “Гадких лебедей” или маленькая Нава из “Улитки на склоне”.

- В книге “За миллиард лет до конца света” герои придумали чрезвычайно сложное объяснение ужасным событиям, которые обрушились на них. Какова для вас роль этого произведения: это суперголоволомка или нечто иное?

- Нет, это просто притча. Под “головоломной” философской гипотезой скрывается вполне реальная и повседневная необходимость для жителя любого тоталитарного государства делать тяжкий выбор между жизнью “по совести” и тем, что Генрих Белль называл “принять причастие буйвола”. Или ты свободный творец, или тварь дрожащая, запуганная или купленная, делающая лишь то, что тебе велят. “Не важно, что именно на тебя давит, важно, как ты будешь вести себя под давлением”. Этот вопрос остается актуальным и сегодня, когда на тебя давит уже не беспощадная и слепая машина тоталитарного государства, а беспощадные и слепые реалии “дикого рынка”. Способен ты исполнить свой долг творца или готов продать право первородства за чечевичную похлебку? Господи, сколько замечательных людей вынуждены сегодня вымучивать из себя ответ на этот проклятый вопрос!

- Говорят, что, углубляясь в фантастический мир, Ефремов, очарованный совершенством человека, стал язычником, а братья Стругацкие разочаровались, допустили существование Сатаны (в виде злой силы, судьбы, неумолимого закона природы), но при этом так и не поверили в Бога. Это правда?

- Стругацкие никогда не верили в Бога. Они просто не умели этого делать. Пр-р-роклятое атеистическое воспитание Как это было бы прекрасно - поверить! Насколько упростилось бы существование, и наполнилось бы смыслом, и восхитительное ощущение безопасности и защищенности сразу бы возникло, и стало бы теплее жить... Но - увы! - нет в этой Вселенной ничего, кроме равнодушных звезд, потоков беснующейся материи и неумолимых законов, всем этим управляющих. Впрочем, никакого Сатаны тоже нет, не надо преувеличивать возможности Мирового Зла - оно ведь тоже не всемогуще, отнюдь не персонифицировано и подчиняется тем же неумолимым законам, что и Мировое Добро. И не говорите, пожалуйста, что “Стругацкие разочаровались”. Не было этого! Никогда не уставали они восхищаться (вслед за Кантом) “звездным небом над нами и нравственным законом внутри нас”. А если они и брюзжали иногда (устами своих героев), то ведь - люди они, человеки, а значит, имеют право на брюзжание наряду с правом на труд, на отдых и на свободу слова.

- “Град обреченный”, одна из ваших последних книг, вселяет в читателя беспредельное чувство безысходности. В чем ее смысл? Показать, что смысла жизни не существует?

- “Град...” - далеко не “одна из последних” наших книг. Этот роман мы полностью закончили в 74-м году и тогда же положили его “в стол” до лучших времен (совсем, впрочем, на эти лучшие времена не рассчитывая). “Ощущение безысходности”, о котором вы говорите, возникает от романа потому, наверное, что написан этот роман людьми, потерявшими идеологическую опору под ногами, и написан он именно об этом: как жить, если идеологическая опора под ногами исчезла, а жизнь продолжается себе, по-прежнему требуя от тебя усилий, решений, выбора. Это ведь и в самом деле непростая штука - отсутствие Главной Идеи! Недаром же наш президент объявил всероссийский розыск по этому поводу, да только маловероятно, что Главную Идею можно вот так, даже и всем миром, разыскать, словно беглого преступника или золотую жилу. Придется, видимо, одному-другому поколению россиян пожить без Главной Идеи. И это будет еще не самый плохой вариант. Хуже, если объявят Главной идею ложную и лживую: например, националистическую вместо национальной. Нет ничего хуже для народа, чем Ложная Главная Идея, это - кровь, несвобода, война. Лучше уж никакой.

- Борис Натанович, мистика и фантастика на протяжении веков сопровождали человека. Но поголовное увлечение научной фантастикой, страсть к межзвездным путешествиям, мечты о будущем и детальное описание несуществующего - все это захлестнуло человечество только в конце нашего века. Что это - действительное предчувствие будущего, уход в другую реальность или суррогат религии, замещающий веру в Рай и Ад?

- Нет. Это совершенно естественное желание читающего человечества получать впечатления, отличающиеся от обыкновенных, и сопереживать событиям, более ярким и значительным, чем будничные. Психологи называют это сенсорной депривацией, эмоциональным голодом. А есть еще эскапизм, стремление уйти от суконной реальности в яркий праздничный мир. Жить скучно, вот в чем все дело. Когда за окном нет катастрофы, когда жизнь размеренна и бедна яркими событиями, когда “завтра” есть всего лишь повторение “сегодня”, человеческая психика требует “подзарядки”. Творческая личность в этом состоянии создает новое, не бывшее до сих пор, а личность заурядная норовит уйти в мир грез любым способом: через наркотики, алкоголь, в лучшем случае - погружаясь в выдуманный кем-то мир.

Это было всегда. Просто в ХХ веке появились новые (технические) способы создавать невиданно яркие иллюзорные миры. А ведь впереди еще - вот-вот наступит! - эра виртуальных кибернетических пространств, неотличимых, может быть, от реальности совсем...

- Будущее в изображении советских писателей и зарубежных - два различных мира, частично вы описали это в “Понедельнике”. Что стало причиной такого различия?

- Главная и единственная причина - идеологическая цензура. Она грубо и безжалостно обрезала “другой конец” спектра идей и сюжетов, связанных с Будущим. Исчезла цензура - тотчас же исчезли различия в изображении миров будущего “у нас” и “у них”.

- Не считаете ли вы, что описываемое будущее - модель возможной реальности, и если так, то чья реальность победит?

- Угадать будущее можно только случайным образом, об этом говорит весь богатый мировой опыт создания утопий и антиутопий. Побеждает всегда РЕАЛЬНОЕ будущее, не похожее ни на одну из своих моделей, не плохое и не хорошее, а - чужое, не поддающееся нравственной оценке (как не способен дать нравственную оценку нашей цивилизации “и ныне дикой” каннибал с Соломоновых островов).

- На ваших глазах изменилась наша страна. Теперь нет супердержавы, нет былой идеологии. Четыре года назад вы говорили, что все как-нибудь устаканится. И вдруг - кризис. Как человек, имевший опыт моделирования, не могли бы вы смоделировать Россию в этой реальности через 10 - 20 лет?

- Не берусь. Наша реальность через 10 - 20 лет самым существенным образом зависит от нашей реальности в ближайшие два-три года. Удастся остановить красно-коричневых - один вариант, не удастся - совсем другой. Сумеем укрепить средний класс - один вариант, разбазарим его, пустим по ветру - другой. Научимся надеяться только на свои силы - один вариант, останемся “совком” - другой. И так далее. Мы десять лет бредем по самому краю болота, шатаясь под грузом неестественно милитаризованной, чудовищно неэффективной экономики и с феодальной идеей Великой Халявы в башке. Соскользнем в болото - один вариант, справимся с собой и со страной - другой. Честно говоря, я и сейчас уверен, что перспективы наши, скорее, благоприятные. Не надо только по каждому поводу вопить: “Во всем виноват Чубайс!”, а лучше почаще спрашивать себя: “Все ли ты сделал для того, чтобы ты и твоя семья зажили удовлетворительно и даже хорошо?”

- Вы никогда не были богаты. А сейчас на прилавках появилось новое издание вашего собрания сочинений. Что-то изменилось в связи с этим?

- Нет, я не могу сказать, что в моей жизни от этого что-то изменилось коренным образом. Я по-прежнему не богат. Но и не беден, впрочем. Бывали времена получше, а бывали годы, годы и годы значительно хуже... Романы писать стало гораздо труднее - вот что изменилось кардинально. На порядок, на два порядка труднее, чем пятнадцать, скажем, лет назад.

- Наступит ли в нашей стране когда-нибудь время, когда писатель станет поп-звездой, будет появляться на глянцевых обложках и ездить на шикарных машинах? И что для этого надо?

- А зачем это надо? Писательство - дело интимное, тихое. “Цель творчества - самоотдача, а не шумиха, не успех...” Впрочем, всегда были, есть и, разумеется, будут писатели шумные, крикливые и претендующие на роль поп-звезды. Что для этого надо? Да, наверно, специфический талант и соответствующий запас тщеславия. А почему вас это, собственно, интересует?

Ирина БЖАХОВА

Архив газеты «Солидарность»