Уцелевшие шахтеры говорят, <br>что о предстоящей катастрофе знали все

Целую неделю в Осинниковском районе Кемеровской области продолжались похороны горняков, погибших 10 апреля при взрыве в шахте “Тайжина”. Причина трагедии еще не выяснена, но начальство шахты склоняется к мнению о внезапном выбросе метана. Шахтеры, с которыми корреспондент “Солидарности” встретилась в горняцком поселке Высокий, говорят, что метан и угольная пыль в шахте были давно, и взрыв был только вопросом времени. Люди страховали свою жизнь самостоятельно, потому что боялись и боятся идти в лаву. Начались увольнения...

ГВОЗДИКИ НА ДОРОГЕ

Холодно, дождь. На грязном асфальте алеют гвоздики. В горняцком поселке Высокий, что в 40 километрах от Новокузнецка, нет улицы, где бы не появились эти цветы. Они - вестники смерти и горя, они отмечают последний путь шахтеров, погибших от взрыва 10 октября на шахте “Тайжина”. Прошла почти неделя, но похороны продолжаются ежедневно. И не только в Высоком, а еще в городе Осинники и окрестных деревнях.

15 апреля в поселке хоронили двоих одновременно, в разных концах селения. У краснокирпичной пятиэтажки по улице Дорожной толпится народ, в основном мужики. Открывается дверь подъезда, выносят венки, фотографию мужчины с простым скуластым лицом. Следом медленно выплывает красный гроб, закрытый. Тридцатипятилетнего проходчика Владимира Степанченко, что покоится в этом гробу, собирали по частям.

Процессия движется по дороге, падают гвоздики. Хлопает, открывшись, борт грузовика, и гроб исчезает в кузове. Вдруг - крик: “Врача, срочно, матери плохо!” Машина “скорой помощи” дежурит неподалеку, из нее выбегает женщина в белом халате. Мать проходчика с побагровевшим лицом медленно оседает на руки окружающих. Уже не катятся слезы, а бесконечный крик перешел в хрип: “Сыночек мой, маленький мой сыночек! Вставай!” Сзади слышу голос: “Давление у нее. На каждых похоронах близких на “скорой” увозят...” Капли дождя барабанной дробью стучат о крышку гроба. Люди рассаживаются в автобусы и едут на кладбище. Хоронить...

ШАХТА ОТЛИЧНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ТРУДА

Шахта “Тайжина” находится в нескольких километрах от поселка. Добраться можно лишь на попутках да на рабочем автобусе, что отвозит на смену горняков. По дороге к шахте - огромными буквами: “Слава шахтерскому труду!”, снег на обочинах черен от угольной пыли. А вокруг, насколько хватает глаз, - горы, покрытые таежным лесом, бесконечный сибирский пейзаж. Здание административно-бытового комплекса шахты стоит на склоне горы. Внутри - суета. Мелькают люди с лычками МЧС и ВГСЧ (военизированных горно-спасательных частей). На вопросы не отвечают: причины взрыва будут известны не скоро. Поговорить удалось только с заместителем главного инженера “Тайжины” Александром Небогатовым, отвечающим за производственный контроль в шахте.

- За безопасность в шахте отвечает директор Владимир Наумкин, - рассказал г-н Небогатов, - за ним - главный инженер. Контролем безопасности занимаются служба главного инженера, инженерно-технические работники, работающие в шахте, и служба производственного контроля. За старшими ИТР закреплены маршруты, их они обязаны пройти дважды в месяц, указать свои замечания, выдать предписания со сроком выполнения. И до устранения этих нарушений работа в лаве должна быть остановлена. Шахту курируют инспекторы из ВГСЧ и горно-технической инспекции, они приезжают несколько раз в месяц.

- Были ли неполадки перед трагедией?

- Лава 11-55 не доставляла нам никаких беспокойств по части газа. С момента пуска ее в эксплуатацию в октябре прошлого года не было ни одной остановки лавы - ни главной технической инспекцией, ни округом, ни старшими ИТР шахты. Лава была в идеальном состоянии, а начальник участка несколько раз премировался за отличное состояние техники безопасности и отсутствие травматизма. Лава была обеспечена расчетным количеством воздуха, даже с избытком. Метан содержится во всех угольных пластах, и определить его можно с помощью сети приборов. Вся эта газовая защита у нас исправна, вся работала. На лентах самописцев, которые у нас изъяли, показано абсолютно нормальное содержание газа. У нас есть подземные дегазационные установки, а на поверхности стоят мощные вентиляторы. В рабочей зоне метана нет.

ШАХТА-ПЕРЕДОВИЦА

Клеть для спуска в шахту дрогнула и исчезла в черной дыре, увозя в глубину только одного пассажира - начальника участка вентиляции Александра Кулешова. Добыча приостановлена, шахта обесточена, идут восстановительные работы. А ведь еще недавно “Тайжина” обещала быть преуспевающей. Вспоминаю рассказ г-на Небогатова. “В нашей шахте одна лава и четыре подготовительных забоя. Это - лава-гигант, таких в концерне “Южкузбасуголь” больше нет. Ее ширина - 200 метров, длина - более 3 километров, глубина - более 500 метров. Этой лавы хватило бы до середины 2005 года! Раньше на шахте добывали за год 850 тысяч тонн угля, в прошлом году мы вышли на 1 миллион 50 тысяч тонн, а в 2004 планировалось добыть 1 миллион 300 - 1 миллион 400 тонн угля. Работали в режиме 120 - 130 тонн угля в месяц!”

Шахтеры работали в четыре смены, по шесть часов. Добыча не прекращалась ни на минуту, тянули на миллион - “даешь стране угля!”. Останки последнего из погибших в той предпасхальной смене ищут войска ВГСЧ со стороны шахты “Осинниковская”, соединенной с “Тайжиной” горными выработками. По словам Александра Небогатова, шахтеры восприняли случившееся с пониманием. Не было никаких истерик ни среди родственников, ни среди рабочих. Мол, все поняли, что это - газодинамическое явление, природный катаклизм. Никто не собирается увольняться.

ЗОНА МОЛЧАНИЯ

Слова Александра Небогатова казались очень убедительными. Да и начальник участка вентиляции Кулешов подтвердил, мол, бояться тут нечего, скоро обстановка нормализуется, и можно будет продолжать добычу. Дескать, в шахте всегда есть угроза для жизни. Может быть обрушение кровли, остановка вентиляторов главного проветривания, горные удары, внезапные выбросы, моментальное выделение газа метана и еще много чего... Такова специфика работы.

Заручившись мнением начальства, решаю поговорить с самими шахтерами. И... наталкиваюсь на молчание. Некоторые охотно выражают свой взгляд на случившееся. Да только имен не называют и от диктофона шарахаются. А слова без автора, как говорится, к делу не пришьешь. Звоню в квартиры, стучу в двери частных домов. В результате прихожу к выводу, что в горняцком поселке шахтеры не живут. На все вопросы слышу ответ: “Я не на шахте работаю”, - а ведь шахта - единственное предприятие в поселке. Обращаюсь к женщинам, те тоже отказываются говорить, оправдываются: “Муж - не шахтер”.

ДОДАВАЛИСЬ...

Иду мимо трехэтажного дома, вдруг голос: “Эй, вы кто? Корреспондент?” Из окна первого этажа высунулся крепкий мужчина в тельняшке: “Зайдите ко мне”. (Мастер-взрывник Александр Лошков должен был вести взрывные работы ранним утром 10 апреля. От взрыва его спасло чудо - работы перенесли на другую смену.) Захожу, квартира самая обыкновенная. Нет кричащей бедности, но и признаков богатства тоже нет (зарплата у мастера - 7 - 8 тысяч рублей). Садимся на кухне.

- Мы все знали, что это должно произойти. Я раньше лаву разрезал и не боялся, а боялся сейчас, потому что мешок был пороховой, - рассказывает Александр Дмитриевич. - Начальство пренебрегало техникой безопасности, хотело дать миллион угля. А где большой уголь, там и большие беспорядки. Выработки должны увлажняться, чтобы не накапливалась взрывоопасная угольная пыль. Бывало, проходчики рубили без комбайнов, воды нету. Но их заставляли рубить, хотя в таких условиях ИТР должны были остановить работу. Иду на исходящей струе, у меня СМС - сигнализатор метана - настроен до 1%, это допустимая для работы норма газа. Прибор начинает мигать, показывая, что в выработке газ. Я замеряю - 1,6 - 1,7% газа. А на исходящей струе положено 0,75%. Превышение надо устранять, а за пыле-газовым режимом перестали смотреть - все давай уголек! Додавались...

По словам мастера-взрывника, оборудование на шахте устарело: “С пускателями, которые подают напряжение в шахту, мы работали 30 лет! У них нет надболтов - ржавчина съела. Грубые нарушения были и в электрической части, и в подсобной. По 16 квадратов выработки идем, а пройти негде. Нет ходового отделения, как бараны скачем по рельсовому пути, потому что он незабалансирован, шпалы не прикрыты. Комбайн сунули новый, который прет! А все остальное - ерунда. Представь, старый грузовик с новым двигателем - долго он протянет? В результате - угольная пыль, метан плюс искра. Вот тебе и взрыв”.

БЫВШИЙ БРИГАДИР БЫВШИХ ПРОХОДЧИКОВ

Яков Гизбрехт работает в административно-бытовом комплексе, но еще полгода назад был бригадиром проходчиков, которые погибли 10 апреля. Медики перевели его на наземные работы по состоянию здоровья: типичные шахтерские заболевания - последствия вибрации, силикоз, грыжа. Рассказывает, что еще тогда шахтеры ходили по “пороховой бочке”. Яков - человек прямой, да еще и бригадир - ответственность большая, не раз говорил о состоянии шахты руководству. “И Небогатов был в курсе, и главный инженер Батин Виктор Владимирович”, - рассказывает шахтер. Ему отвечали: все заделаем, наладим. Но изменений не было. Конечно, забои перемонтировали, но делали все быстро, надо было гнать лаву без простоев, давать больше угля. “Мужики знали, но шли на работу. За деньгами идем - без них никто не хочет сидеть”.

- Ситуацию под землей перед взрывом я описать не могу, не работал уже, - говорит Гизбрехт. - Но еще в ноябре забои работали без воды, была пыль. Я был в тупиковом забое, там, если проветривания нет, газок идет. А проветривание было плохое. Много выработок - отдельных участков работы, и они все вместе были. Записывают, что не было газа, но газ был. Ведь угольная пыль взрывается при взаимодействии с газом и искрой.

Яков вспомнил, как каждую смену провожал и встречал свою бывшую бригаду. Потом они погибли, все... В мастерской на стене висит подземный телефон, эдакая серая металлическая “бандура” с огромной трубкой. Бывший бригадир рассказывает: именно с такой трубкой в руках нашли его друга, горного мастера Сергея Сумакова, вдавленного взрывом в стену шахты. По словам Якова, горняки боялись и боятся спускаться в шахту. Некоторые собираются уволиться. Он лично видел уже три заявления на столе у начальников участков и даже назвал фамилию одного из подавших на увольнение - Михаил Плотников.

СТРАХОВКА И ПОМОЩЬ ПРОФСОЮЗА

Я поинтересовалась у своих собеседников о страховке на случай производственных травм. Александр Лошков сказал, что помнит только советский “Гракос”. Говорит, что некоторые шахтеры страховались самостоятельно. Яков Гизбрехт - один из них, он сам застраховался в компании “Камэстра Томь”, платит свои деньги. Это дает ему право получать бесплатно медикаменты, когда он лечится в больнице. За приобретенные на производстве болезни получает регресс - 40% от его прежней зарплаты. А она у него не маленькая была - около 18 тысяч. А как же профсоюз, спрашиваю, чем он помогает? “А что профсоюз? - отвечает Яков. - Я от него ничего не ждал, а он ничего для нас, для работников, и не сделал. Что путевки дает со скидкой? Так это на всех шахтах. А чтобы наши права отстаивать - не было этого”.

Обижен на профсоюзную организацию шахты и пенсионер Николай Васильевич Шаблин. По иронии судьбы живет он в квартире этажом ниже председателя профкома Генриха Райхерта. Рассказывает, что уволился с шахты около полутора лет назад. Как-то просил в профкоме путевку в санаторий, да председатель отказал: мол, ты - пенсионер, тебе не положено. “Как же не положено, я же взносы профсоюзные платил, работал как все!” - возмущается Шаблин. И еще заработал пенсионер полный набор шахтерских болячек - тут и последствия вибрации, и силикоз. Подал в Осинниковский суд на шахту, чтобы компенсацию по силикозу шахта выплатила. Просил 30, а присудили 4 тысячи рублей. Старик и этому был рад, да вот уж четыре года не может получить эти деньги: “На шахте говорят, что у них денег нет. Ездил к судебным приставам, которые за исполнением должны следить, а они на шахту отправляют. Замкнутый круг”. Но пенсионер не унывает. Разводит кур и кроликов. Хвастается большим садом и огородом. Тем и живет. За четырехкомнатную свою квартиру платит 1000 рублей как участник войны (воевал на Кубе). А пенсия невелика - всего 2030 рубликов.

А про взрыв на шахте Шаблин говорит, что когда еще работал, считал, что на бомбе сидит. “По лентам идешь, а там пыли огромный слой! Любая искра - и все!” А что приборы газа не показывали, это ерунда. “Прибор работает, а его раз - телогрейкой закрыл, и все, нету газа. Просто”. А молодежь шахтерскую Николай Васильевич жалеет: “И уволились бы, да некуда им податься. В поселке занятости никакой. Семьи кормить надо...”

УШЕЛ В ПОДПОЛЬЕ

С председателем профкома шахты (Российский независимый профсоюз работников угольной промышленности) Генрихом Райхертом мне удалось поговорить только по телефону. В личной встрече было отказано, ездит с комиссией по семьям погибших. Правда, когда я на следующий день появилась в профкоме шахты “Тайжина”, председатель был на месте, но говорить отказался и тут же вышел из кабинета. Так что диктофонной записи нашей беседы у меня нет, но со слов Генриха Генриховича удалось узнать, что страховка сотрудников прописана в коллективном договоре между угольной компанией и теркомом. Сумму ее не назвал, все зависит от тяжести травмы. Рассказал, что профсоюз выполняет план по оздоровлению шахтеров и их детей. Скидка на покупку путевок - 10%, и 5% всего количества путевок предназначены для пенсионеров. Есть при шахте совет ветеранов, и через него старикам помогают небольшими суммами на лекарства.

Суммы компенсаций семьям погибших Генрих Райхерт тоже не назвал. Сказал, что родственники написали заявления, на их имя будут открыты сберкнижки, вот тогда и деньги. А еще комиссия по социальной защите объезжает осиротевшие семьи, выясняя их нужды. Кому - телефон поставить, кому - выучиться помочь или полечиться. Все тщательно записывается, и в последствии эти вопросы постараются решить. А что народ увольняется, так это ерунда! Только сегодня 10 заявлений о приеме на работу подали! А система безопасности на шахте “Тайжина” одна из лучших, есть комплексный план по охране труда.

ОДИНОЧЕСТВО ВТРОЕМ

Его поднимали шестым. Мать и жена приехали на шахту утром, как только стало известно о трагедии. “Я сноху свою отправила домой, - рассказывает Елизавета Казанцева, - внучка-то у соседей была. А сама осталась. Еще теплилась надежда. Думаю, сейчас выйдет грязный, а я его к себе прижму. Потом Шкуратов, с транспортного, говорит, что двоих подняли, Шепелевского и... Спрашиваю, кого еще? Молчит. Потом: “Мужайся, Лизавета, твоего Андрюшку”.

Андрей Казанцев пришел на шахту сразу после школы, стал горнорабочим. Женился рано и рано стал отцом. Теперь в двухкомнатной квартирке остались три осиротевшие женщины. Мать, Елизавета Николаевна, всю жизнь проработавшая ламповщицей на шахте, юная жена Наталья и дочурка Катя, всего год и семь месяцев отроду. В семье Казанцевых несчастья следовали одно за другим. Супруг Елизаветы, проходчик, умер через год после выхода на пенсию от рака легкого. На шахте рак сочли самозаболеванием, ни помощи, ни компенсации никакой не было. Потом умерла Наташина мама, а теперь - Андрей... Словом, остались они втроем в своем одиночестве. Женщины рассказали, что похороны, девятый и сороковой день - все за счет шахты. И комиссия от профкома приезжала, Елизавета попросила ремонт в квартире сделать да сноху на очередь на квартиру поставить, обещали помочь. Говорили про компенсацию, от 50 до 80 тысяч рублей, - “да разве наши дети 50 тысяч стоят!”

Наталья с Андреем жили бедно. Зарплата у горнорабочего - 5 тысяч рублей. Приходилось на всем экономить, ведь цены в Высоком не отличаются от столичных. А еще за съемную квартиру надо платить, Наталья не работает, ребенок маленький. Несмотря на бедность, Андрей Казанцев застраховался самостоятельно, платил свои деньги. “Когда жили так бедно, пришли бы, сказали - нате вам! Так нет, погиб - засуетились! Насчет больших тысяч - не знаю, но на днях принесли мне пенсию от Горсобеса, 1000 рублей! И смех, и грех”. И еще рассказала Наталья, что несемейная молодежь собирается с шахты увольняться. Мол, мужики боятся идти в шахту. А Елизавета добавила, что и женам страшно: повтор будет, ведь задолго до взрыва поговаривали - большая концентрация метана, нельзя работать. “Недавно звонит женщина, спрашивает: “Стариков в шахте? У вас там все в порядке?”. Пока тихо, отвечаю. Да вы у всех женщин поспрашивайте. И у шахтеров. Молчат? Понятно, боятся. Мне уже бояться нечего, сын в земле”.

Наталья КОЧЕМИНА
фото Николая ФЕДОРОВА

19 апреля был похоронен последний из погибших на шахте Тайжина горняков РЕПУШКИН Денис, 1985 года рождения. Он проработал на шахте только три месяца.


СДЕЛЬЩИНА ПРИВОДИТ К КАТАСТРОФЕ

Трагедия на шахте “Тайжина” стала поводом для встречи нашего корреспондента с председателем Росуглепрофа Иваном МОХНАЧУКОМ.

- Иван Иванович, как вы оцениваете ситуацию с охраной труда в угольной отрасли?

- По логике вещей, ситуация в отрасли должна бы улучшиться, поскольку после закрытия многих угледобывающих предприятий остались только самые хорошие, перспективные, с новой техникой... Но, оказывается, дело не только в технике и технологии. Ликвидировано много учебных заведений, у нас почти не осталось профессионально-технических училищ, которые раньше готовили специалистов для нашей отрасли. Наблюдается провал в рабочей силе, в квалифицированных инженерно-технических работниках. Молодежь не идет учиться и не идет работать в шахты. Мы поднимаем эти вопросы, а работодатели говорят: “Зачем нам кого-то учить, если есть безработные? Мы закрыли 203 шахты, 173 тысячи работников уволены по сокращению. Вот их и возьмем к себе на работу”. Логика понятна. Но проходит время, и часть рабочих уходят на пенсию, часть - переквалифицируются. Остаются не всегда лучшие.

Есть и другие проблемы. Оказывается, за последние два года у нас не прошли переобучение в области техники безопасности, охраны труда 3599 человек. Из них 1603 - инженерно-технические работники. Потому что учебно-курсовые комбинаты закрыли, курсы закрыли. Когда стали проводить переаттестацию рабочих непосредственно на предприятиях, ее не прошли 3141 человек, из них 1562 инженера. То есть эти люди не имели права руководить горными работами. А если их убрать, работать будет просто некому. Да, мы на 85 - 90% обеспечены средствами индивидуальной защиты. Но что касается предметных новинок и разработок, технологий, то тут собственники не очень торопятся раскошеливаться.

На сегодняшний день средняя зарплата в угольной отрасли составляет 8500 рублей. Это довольно низкая оплата труда, и мы боремся за ее увеличение на основных горных работах. Скажем, в лучших шахтах зарплата доходит и до 30 тысяч в месяц. Но если посмотреть структуру зарплаты, то доля тарифной ставки составляет всего 15 - 20%. Это говорит о том, что работодатель использует потогонную систему. Если моя зарплата зависит от прибыли, и я, допустим, тысячу тонн угля не додам, то я получу вполовину меньше. И тогда я начинаю “рвать”, нарушая технику безопасности и все что угодно, дабы вырвать уголь и получить достойную зарплату. Ведь деньги-то в семью приносить нужно? Для сравнения: у немецких угольщиков тарифная ставка в структуре зарплаты составляет 90 - 95%. Рабочий, соответственно, не нарушает технику безопасности, он знает, что у него все равно будет нормальный заработок. К сожалению, у нас этого понимания у многих собственников еще нет. Отсюда - печальные случаи...

- Может ли что-то сделать профсоюзная организация для предотвращения аварийных ситуаций типа той, что недавно имела место на шахте “Тайжина”? Или, на ваш взгляд, все зависит исключительно от работодателя?

- К сожалению, у профсоюза осталось мало рычагов воздействия на работодателя. Мы прекрасно понимаем, что производство - первично, а профсоюз - вторичен. Нет производства - профсоюза тоже не будет. Так что работодателя - курицу, которая несет нам золотые яйца, следует погладить, немножко придушить и сильно потрясти. Но не убивать! Говорить однозначно, что профсоюз может резко повлиять на улучшение условий труда, я бы пока не стал. Но мы можем повлиять на ситуацию тем, что будем бороться за повышение доли тарифной ставки в структуре заработной платы. Будем призывать работодателей обучать кадры. Станем объяснять рабочим, что они защищены законодательством, поскольку имеют право отказаться от работы в условиях, которые не соответствуют технике безопасности, правилам эксплуатации оборудования и так далее.

- Как вы думаете, может ли шахтер рассчитывать на помощь государственной инспекции труда, иных контрольно-надзорных органов?

- На мой взгляд, у органов Гострудинспекции и даже Госгортехнадзора недостаточно рычагов влияния на работодателя. Собственник стал ушлый: когда горнотехнический инспектор останавливает тот или иной забой, пытаясь указать собственнику на нарушения, работодатель подает на него в суд. После чего инспектор должен в суде доказывать свою правоту. Я считаю, что сегодня нужно резко усиливать функции Госгортехнадзора! Точно так же не следует бояться передавать какие-то контрольные функции не только Гострудинспекции, но и профсоюзу.

- За этот год это не первый случай, когда в катастрофе гибнут шахтеры. Как вы считаете, достаточно ли того объема льгот и выплат, которые производит государство семьям пострадавших?

- Некоторое время назад я был на “Тайжине” и первое, о чем попросил председателя профкома, - показать мне коллективный договор. Так вот: в коллективных договорах предприятий, в нашем отраслевом тарифном соглашении четко прописаны льготы, которые получат семьи пострадавших. Получат они не менее годового заработка на каждого иждивенца. Кроме того, у нас есть фонд, из которого дети погибшего вплоть до достижения совершеннолетия или окончания учебного заведения будут получать стипендию. Ни одна семья не останется без решения жилищной проблемы.

- Как вы думаете, должен ли профсоюз озаботить работодателя проблемой страхования своих работников? Я имею в виду хорошую, надежную компанию?

- Я вам скажу так: страховая компания - это еще одна “стиральная машинка” для отмывания и увода денег непосредственно от работника. Но могу заверить: если работодатель виноват, то все, что положено работнику, мы, профсоюз, возьмем. И даже больше! А кто заплатит - работодатель или страховая компания - нам без разницы! Никого мы в беде не бросим, и шахта работать будет! И без работы не оставим никого.

Беседовал Юрий КОЧЕМИН