90 лет назад, 2 марта (или 15 марта по новому стилю) 1917 г. император Николай II отрекся от престола. Своим наследником он объявил не сына Алексея, чего ждали многие, а младшего брата Михаила.А уже на следующий день под давлением нескольких депутатов Государственной думы Михаил передал вопрос о власти на усмотрение Учредительного собрания, которое еще только предстояло собрать. Как потом оказалось, этим решением он поставил точку в истории российской монархии.

На фото - Петроград, февраль 1917 года. Солдаты переходят на сторону восставших. Репродукция Фотохроники ТАСС

НАКАНУНЕ

Через несколько дней после убийства Григория Распутина, 27 декабря 1916 г. Николай II произвел очередные перестановки в правительстве. Председателем Совета министров стал князь Николай Голицын. В прошлом он поочередно был архангельским, калужским и тверским губернатором, а в годы войны являлся председателем комитета по оказанию помощи русским военнопленным за границей. Князь импонировал царю и царице своей преданностью. 8 января 1917 г. был обнародован “высочайший рескрипт”, в котором были сформулированы основные направления деятельности правительства на ближайшее время. Император ставил перед Голицыным две основные хозяйственные задачи: улучшить продовольственное снабжение армии и тыла, а также навести порядок в работе транспорта. С этой “повесткой дня” Российская империя вступила в 1917 г., которому было суждено стать одним из самых драматичных в отечественной истории.

Это кажется парадоксальным, но давно ожидаемая революция разразилась неожиданно. Большую роль в нарастании народных волнений сыграли возникшие в Петрограде перебои с хлебом - сказались снежные заносы на дорогах. Сразу же появились сомнения в способности правительства обеспечить столицу хлебом. И хотя проблема была вполне решаемая, благо хлеб в стране был, но властям не верили и о перебоях с поставками хлеба заговорили с надрывом. Поползли слухи, что хлеба в столице скоро не будет. “Подсобила” в разжигании страхов и оппозиционная пресса. Так, еще 11 февраля кадетская “Речь” утверждала: “Продовольственный кризис в Петрограде крайне обострился. Многих необходимых продуктов или вовсе нет, или имеется в недостаточном количестве”. И хотя с подобными утверждениями соглашались не все, многострадальный русский народ кинулся запасать хлеб на черный день.

Не было недостатка в слухах и на другие темы. Вскоре после убийства Распутина заговорили о покушении на царя и царицу, утверждая, что она была ранена, а стрелявший в нее гвардейский офицер убит на месте. Императрицу подозревали в шпионаже в пользу Германии (что было полным бредом, как и возникший позже слух о работе на германский генштаб Ленина, посвятившего жизнь собственным политическим играм). Но опять-таки народ слухам верил, и на случай дворцового переворота молва зарезервировала за царицей место в монастыре.

А планы дворцового переворота обсуждались открыто. Вспоминая обстановку начала 1917 г., английский посол Джордж Бьюкенен писал: “Революция носилась в воздухе, и единственный спорный вопрос заключался в том, придет ли она сверху или снизу. Дворцовый переворот обсуждался открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты и император и императрица или только последняя; с другой стороны, народное восстание, вызванное всеобщим недостатком продовольствия, могло вспыхнуть ежеминутно”.

22 февраля Николай II выехал в Могилев в ставку Верховного главнокомандующего, и уже на следующий день народ вышел на улицу. И хотя, по словам Бьюкенена, еще “никто не знал хорошенько, что должно произойти, но всем чувствовалось, что представляется слишком благоприятный случай, которого нельзя упустить, ничего не сделав”.

ВЕРНОПОДДАННЫЕ СТАЛИ СКВЕРНОПОДДАННЫМИ

Согласно подсчетам историков Игоря Лейберова и Светланы Рудаченко “к девяти - десяти часам утра 23 февраля 1917 г. весь Большой Сампсониевский (центральная магистраль Выборгской стороны) и близлежащие улицы и переулки заполнили многотысячные толпы рабочих. К этому времени прекратили работу такие крупные предприятия района, как “Новый Лесснер” (7720 человек), “Людвиг Нобель” (1597), “Русский Рено” (1695), механический завод П.В. Барановского (5043), Ниточная бумагопрядильная мануфактура - “Невка” (2700), “Эриксон” (2211), Сампсониевская бумагопрядильная мануфактура (1591), “Ст. Парвиайнен” (2800), и ряд других. Если к 10 утра бастовало 27 295 человек с десяти промышленных предприятий, то к 12 часам число бастовавших выросло до 50 092 человек и охватило 21 предприятие”. Причем, в сложившейся ситуации на улицу вынуждены были выйти и те, кто не собирался бастовать. Несмотря на то, что 24 февраля бастовали уже более 200 тысяч человек, народ стал громить полицейские участки и грабить магазины, царские министры не придали волнениям должного значения. Как заметил Александр Солженицын: “Очень близко к истине будет сказать, что <...> 24 февраля столичные власти уже и проиграли февральскую революцию”.

На следующий же день движение стало стремительно разрастаться, начались столкновения народа с полицией, а казаки и солдаты стали переходить на сторону восставших. 27 февраля в городе вспыхнули пожары. Причем одним из первых загорелось здание Окружного суда. Министры во главе с явно не соответствовавшим занимаемой должности князем Голицыным окончательно растерялись, ряды желающих защищать правительство таяли буквально на глазах. Как заметил депутат Василий Шульгин, верноподданные превратились в скверноподданных. В итоге Николая II, накануне первой мировой войны пышно отметившего 300-летие Дома Романовых, предали почти все: министры, политики, генералитет, казаки. От монарха отшатнулись даже многие монархисты. Не встала на защиту царя и гвардия, что напомнило о дворцовых переворотах давно ушедшего ХVIII в.

Правда, не блеснули организованностью и депутаты. “Дума, подобно большинству народа, настолько была захвачена врасплох быстрым ходом событий, что не знала, что делать”, - констатировал Бьюкенен. А ведь несколькими днями ранее народные избранники яростно и настырно критиковали правительство, добиваясь от Николая согласия на создание правительства, ответственного перед российским парламентом.

Лидер кадетов Павел Милюков вспоминал: “Утром 27 февраля я проснулся от звонка швейцара, который пришел сказать, что в казарме Волынского полка происходит что-то неладное... После событий последних дней в этом не было ничего неожиданного. Но сразу почувствовалось, что события вступают в новую стадию. Раздался звонок из Таврического дворца. Председатель созывал членов Думы на заседание. С вечера члены сеньорен-конвента знали, что получен указ о перерыве заседаний Государственной думы. Ритуал заседания был тоже установлен накануне: решено было выслушать указ, никаких демонстраций не производить и немедленно закрыть заседание. Конечно, в казарме Волынского полка ни о чем этом не знали. Волнения происходили совершенно независимо от судьбы Государственной думы”.

События действительно вступали в новую стадию, и в казармах Волынского и других полков скоро узнали о том, что работа Госдумы прервана. Получив это известие, взбунтовавшиеся солдаты, вслед за бастовавшими рабочими, повалили к Таврическому дворцу. С этого момента в течение нескольких дней к Думе “на поклон” нескончаемым потоком шли и шли воинские части. Не желавшие идти на фронт солдаты восприняли Госдуму как центр новой власти и спешили засвидетельствовать свою лояльность новой власти. Впрочем, так вели себя не только солдаты. Многим запомнилось, что 1 марта во главе частей Гвардейского экипажа к Таврическому дворцу прибыл Великий князь Кирилл Владимирович, с красным бантом на шинели. Он также перешел на сторону революции. Небезынтересно, что после Октябрьской революции князь эмигрировал заграницу. 31 августа 1924 г. в германском Кобурге он провозгласил себя всероссийским императором. Пытаясь заручиться симпатиями и поддержкой офицеров-эмигрантов, стал издавать газету под названием “Вера и верность”...

Разгул народной стихии вызвал оторопь в коридорах Таврического дворца. Шульгин красочно описал одно из депутатских заседаний: “За столом были Родзянко и старейшины. Кругом сидели и стояли, столпившись, стеснившись, остальные... Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу... Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно... Это нечто была улица... По улице, окруженная многотысячной толпой, шла смерть...”.

К концу 27 февраля безвластие обернулось двоевластием: депутаты образовали Временный комитет Государственной думы, вскоре сформировавший Временное правительство, а обосновавшиеся здесь же, в Таврическом дворце, рабочие и солдаты создали Совет рабочих и солдатских депутатов. Отношения между двумя органами власти сразу не заладились. Показательно, что в то же время, когда председатель Думы Михаил Родзянко сообщал в Псков командующему Северным фронтом генералу Николаю Рузскому, что в Петрограде “до сих пор верят только ему и исполняют только его приказания”, хотя он “сам висит на волоске, власть ускользает у него из рук”, в другом крыле дворца солдаты решали, не пора ли арестовать Родзянко как контрреволюционера...

ЦАРСКИЙ ПОЕЗД: ИЗ МОГИЛЕВА В ПСКОВ

В последние дни зимы Николай II находился в Могилеве. Получив информацию о волнениях в столице, он приказал направить туда для восстановления порядка верные престолу войска во главе с генералом Николаем Ивановым. 28 февраля в пять часов утра вышли из Могилева и два царских поезда. Их маршрут пролегал через Смоленск - Лихославль - Тосно на Царское Село. Около двух часов ночи 1 марта царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера. До столицы оставалось около двухсот верст, однако поступила информация, что все станции по пути следования захвачены взбунтовавшимися войсками. Царю объявили, что ехать дальше рискованно, и тогда было решено повернуть царские поезда в Псков, в штаб Северного фронта. В Псков они прибыли в 19 часов 35 минут. События вступили в решающую стадию.

В ночь с 1 на 2 марта по Юзу состоялся четырехчасовой разговор между Родзянко и командующим Северным фронтом Рузским. С аппарата в штабе Рузского его сразу же передавали в Могилев, начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Михаилу Алексееву. Родзянко сообщил, что согласие царя на создание правительства, ответственного перед Думой, запоздало. По его словам, теперь успокоение может принести лишь отречение Николая в пользу 12-летнего сына Алексея при регентстве брата Михаила. Было ясно, что в Петрограде решили избавиться от Николая.

Примечательно и поведение Алексеева. По его распоряжению резюме разговора Родзянко с Рузским было направлено командующим фронтами - великому князю Николаю Николаевичу (Кавказский фронт), Алексею Эверту (Западный фронт), Алексею Брусилову (Юго-Западный фронт), Владимиру Сахарову (Румынский фронт), а также командующему Балтийским флотом Андриану Непенину. Всех их просили высказаться по вопросу об отречении царя. Телеграмма Алексеева содержала в себе подсказку, ориентирующую на ответ в пользу отречения: “Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения”.

Вскоре ответы были получены, и 2 марта в 14 часов 30 минут Рузский направился в императорский поезд, где доложил Николаю II мнения командующих фронтами. Все они, заверяя императора в своей безграничной преданности престолу, высказались в пользу отречения. После этого Николай II сообщил, что решение об отречении от престола им принято.

Между тем, еще утром 2 марта в Псков с целью склонить императора к отречению в пользу сына выехали посланцы Родзянко член Государственного совета Александр Гучков и депутат Василий Шульгин. Последний о причинах своего участия написал следующее: “Я чувствовал, что отречение случится неизбежно, и чувствовал, что невозможно поставить государя лицом к лицу с Чхеидзе... Отречение должно быть передано в руки монархистов и ради спасения монархии. Кроме того, было еще другое соображение. Я знал, что офицеров будут убивать именно за то, что они монархисты, за то, что они захотят исполнить свой долг присяги царствующему императору до конца. Это, конечно, относится к лучшим офицерам. Худшие приспособятся. И вот для этих лучших надо было, чтобы сам государь освободил их от присяги, от обязанности повиноваться ему. Он только один мог спасти настоящих офицеров, которые нужны были как никогда. Я знал, что в случае отречения... революции как бы не будет. Государь отречется от престола по собственному желанию, власть перейдет к регенту, который назначит новое правительство... Юридически революции не будет”.

В 21 час 32 минуты поезд с Гучковым и Шульгиным прибыл в Псков. Их незамедлительно провели к царю. “Мне было неприятно, что я являюсь к государю небритый, в смятом воротничке, в пиджаке”, - вспоминал впоследствии Шульгин. Николай II, спокойно выслушав сообщения Гучкова и Шульгина о положение дел в столице, передал им текст своего отречения от престола. В 23 часа 40 минут Шульгин и Гучков вышли из императорского вагона и около трех часов ночи выехали обратно в Петроград.

ЭПИЛОГ И ПРОЛОГ - “В ОДНОМ ФЛАКОНЕ”

Прибывший в марте с фронта в революционный Петроград близкий к эсерам офицер Федор Степун (впоследствии философ и социолог) разочарованно констатировал: “Я думал, что увижу его (Петроград. - О.Н.) гневным, величественным, наполненным революционной романтикой. Ожидания мои не сбылись. Впечатление было сильное, но обратное ожидаемому. Петроград по внешнему виду и по внутреннему настроению являл собой законченную картину разнузданности, скуки и пошлости, не приливом исторического бытия дышал его непривычный облик, а явным отливом.

Бесконечные красные флаги не веяли в воздухе стягами и знаменами революции, а пыльными красными тряпками уныло повисали вдоль скучных серых стен. Толпа серых солдат, явно чуждых величию свершившегося дела, в распоясанных гимнастерках и шинелях внакидку праздно шатались по грандиозным площадям и широким улицам города. Изредка куда-то с грохотом проносились тупорылые броневики и набитые солдатами и рабочими грузовики: ружья наперевес, трепанные вихры, шальные, злые глаза... Эта хмельная радость о том, что “наша взяла”, что гуляем и никому ни в чем отчета не даем”.

То, что свержение династии Романовых не привело к торжеству демократии и всеобщему умиротворению, выяснилось очень быстро. На смену иллюзиям пришло разочарование и тревога за будущее. Жизнь подтвердила обоснованность таких опасений: став эпилогом истории российской монархии, малокровная Февральская революция одновременно оказалась прологом к братоубийственной гражданской войне. Что, в частности, подтверждает судьба вице-адмирала Непенина. Едва успев посоветовать Николаю отречься от престола, он был убит восставшими матросами.


“А”-СПРАВКА

КАК СЛОЖИЛИСЬ СУДЬБЫ ГЛАВНЫХ “УЧАСТНИКОВ” ОТРЕЧЕНИЯ НИКОЛАЯ II


Михаил Васильевич Алексеев (1857 - 1918)

В начале 1917 г. - начальник штаба Верховного главнокомандующего. После Февральской революции назначен Верховным главнокомандующим. В должности находился немногим более двух месяцев, уже в марте в телеграмме главкомам фронтов признав, что реальной силой не располагает. Впоследствии являлся одним из инициаторов создания “Союза офицеров армии и флота”, сыгравшего заметную роль в подготовке корниловского выступления в августе 1917 г. После Октябрьской революции бежал в Новочеркасск, где стал одним создателей Добровольческой армии. Скончался от болезни сердца 8 октября 1918 г.

Алексей Алексеевич Брусилов (1873 - 1926)

В начале 1917 г. - командующий Юго-Западным фронтом. С июня - Верховный главнокомандующий. Вскоре после провала июньского наступления смещен с должности. Жил в Москве. Единственный сын Брусилова Алексей перешел на сторону большевиков, командовал кавалерийским полком, в конце 1919 г. попал в плен к белым и был расстрелян. В мае 1920 г. во время наступления поляков Брусилов вступил в Красную Армию, возглавив Особое совещание по вопросам увеличения сил и средств для борьбы с наступлением польской контрреволюцией при главнокомандующем Вооруженными силами Республики. С июля 1922 г. - главный военный инспектор коннозаводства и коневодства. Скончался 17 марта 1926 г.

Александр Иванович Гучков (1862 - 1936)

В начале 1917 г. - член Государственного совета. Возглавлял Центральный военно-промышленный комитет. В качестве председателя Временного комитета Госдумы принимал отречение у Николая II. В марте - апреле 1917 г. был военным и морским министром Временного правительства. Участвовал в создании Добровольческой армии. В 1919 г. был отправлен Антоном Деникиным в Париж для переговоров с французским правительством. Остался в эмиграции. Умер в Париже 14 февраля 1936 г.

Андриан Иванович Непенин (1871 - 1917)

В начале 1917 г. - командующий Балтийским флотом. 4 марта 1917 г. убит взбунтовавшимися матросами в Гельсигфорсе.

Михаил Владимирович Родзянко (1859 - 1924)

В начале 1917 г. - председатель Государственной думы. После Октябрьской революции бежал на Дон, где находился при Добровольческой армии. Принимал участие в деятельности Красного креста. В 1920 г. эмигрировал в Югославию. Подвергался ожесточенной критике со стороны монархистов, которые считали его главным виновником крушения монархии. Участия в политической деятельности не принимал. Умер в Югославии в с. Беодра в один день с Лениным - 21 января 1924 г.

Николай Николаевич Романов (1856 - 1929)

Внук Николая I и дядя Николая II. В начале 1917 г. - командующий Кавказским фронтом. Перед отречением Николай II назначил его Верховным главнокомандующим. Однако уже через несколько дней был уволен Временным правительством в отставку. Жил в Крыму. В марте 1919 г. иммигрировал в Италию. В эмигрантской среде считался одним из претендентов на российский престол. Скончался 5 января 1929 г. во Франции в местечке Антиб.

Николай Владимирович Рузский (1854 - 1918)

В начале 1917 г. - командующий Северным фронтом. Расстрелян чекистами как заложник 31 октября 1918 г. в Пятигорске.

Владимир Викторович Сахаров (1853 - 1920)

В начале 1917 г. - командующий Румынским фронтом. После Февральской революции был отправлен Временным правительством в отставку. Расстрелян в Крыму.

Василий Витальевич Шульгин (1878 - 1976)

В начале 1917 г. - депутат Государственной думы. В качестве председателя Временного комитета Госдумы принимал отречение у Николая II. 3 марта 1917 г. участвовал в совещании, на котором великий князь Михаил Александрович отказался принять престол до решения Учредительного собрания. Во время Гражданской войны в Добровольческой армии редактировал газету “Великая Россия”. С конца 1918 г. в эмиграции. В 1945 г. был препровожден в Москву, осужден. Освобожден в 1956 г. Проживал во Владимирской области. Умер во Владимире 13 февраля 1976 г.

Алексей Ермолаевич Эверт (1857 - 1917)

В начале 1917 г. - командующий Западным фронтом. После Февральской революции был уволен Временным правительством в отставку. Убит солдатами в результате самосуда.


ВЗГЛЯД ПИСАТЕЛЯ

Александр Солженицын о Николае Голицыне, последнем царском председателе Совета министров

“Князь Голицын в 66 лет еще был бы и не стар, да уж очень донимала его подагра, отчего ноги порой приходилось просто волочить, подхрамывал. И с зубами был не полный порядок, слегка присюсюкивал. А еще - он вовсе, вовсе был лишен инстинкта власти, - и вот пребывал в состоянии безысходной озабоченности от момента своего внезапного назначения на Новый год, - назначения, которого он никогда не домогался, не ждал, и даже просто умолял Государя, чтобы чаша сия миновала его, и чернил себя перед Государем как только мог, и объяснял, что устарел от своих давних губернаторств, не способен, 14 лет его работа была не государственная, а судебная, сенаторская, назначение будет неудачно, - все тщетно: рекомендовала его императрица! И сразу после Нового года князь снова был высочайше принят, и отважился нарисовать Государю мрачную картину состояния умов, особенно в Москве и Петрограде, и что даже жизнь царственной четы в опасности, в гвардейских полках открыто говорят о провозглашении другого царя! Но, к изумлению Голицына, Государь ответил невозмутимо: “Мы - в руке Божьей, и да будет воля Его”. И тогда с новой силой князь взмолился об отставке - и снова отказ”.


ДОКУМЕНТЫ

Из воспоминаний Василия Шульгина, депутата IV Государственной думы

“Но дело было, конечно, не в хлебе... Это была последняя капля... Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти... И даже не в этом... Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала...

Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает...

Класс бывших властителей сходил на нет... Никто из них неспособен был стукнуть кулаком по столу... Куда ушло знаменитое столыпинское “не запугайте”?.. Последнее время министры совершенно перестали даже приходить в Думу... Только А.А.Риттих самоотверженно отстаивал свою “хлебную разверстку”. Но, придя в павильон министров после своей последней речи, он разрыдался”.

Из дневника Николая II

“2-го марта. Четверг.

Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется соц[иал]-дем[ократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 21/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот[орыми] я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!”

Из дневника Мориса Палеолога, посла Франции в России

“Одно из самых характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, - это абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг находящихся в опасности царя и царицы. При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге в верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы; один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско в распоряжение мятежного правительства. Наконец, за несколькими исключениями, тем более заслуживающими уважения, произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительный пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона и присяжных защитников императорского величества. А между тем, долгом не только моральным, но военным, прямым долгом для многих из них было окружить царя и царицу в опасности, пожертвовать собой для их спасения или, по крайней мере, не покидать их в их великом несчастии”.

Материалы подготовил
Олег НАЗАРОВ