В условиях большой войны думают ли о трудовых правах? Судя по опыту России времен первой мировой войны, еще как - особенно, если война перестает быть похожей на патриотичную картинку с плаката, а экономика, опустошаемая на нужды фронта, вот-вот рухнет. Корреспондент “Солидарности” попробовал ознакомиться с данными по вопросу из Научной библиотеки ФНПР и открытых источников.

Летом 1914 года Россия под знаменами помощи сербам вступила в большую европейскую войну. На улицах - слегка истеричная эйфория. Общее настроение - “шапками закидаем”, “Франц-Иосифу по шее, а Вильгельму по башке”.

В силу ли того, что общество теперь отвлечено на “внешнего врага”, или того, что в воюющей стране неизбежно закручиваются гайки, рабочее движение, вновь со времени послереволюционного разгрома, казалось бы, набравшее обороты, затихло.

Но затишье это оказалось недолгим. Сначала казалось: война будет не затянется, и Россия вместе с сильными союзниками, Британией и Францией, быстро разберется с немцами и австрийцами, вернет себе “подкарпатскую Русь” и - давняя мечта - того и гляди утвердится, наконец, у Босфора. Но уже на следующий год становится ясно: это кровопролитие надолго, и под войну придется перестраивать всю экономику страны. Тут-то присмиревшее было стачечное движение вновь заявляет о себе в полный рост - несмотря на довольно жесткие репрессивные меры со стороны правительства. Но - обо всем по порядку.

КРИЗИС - НА ФРОНТЕ И В ТЫЛУ

Контраст между количеством забастовок в 1914 и 1915 году действительно впечатляет: если в первое военное полугодие (август-декабрь 1914 года) было зарегистрировано менее семидесяти стачек, то в 1915 году их число уже приближается к тысяче.

Такой рост протестной активности совпал с резким ухудшением дел на фронте. Только что русские войска вели войну на немецкой территории, пытаясь занять Восточную Пруссию - но вот уже немцы продвигаются вглубь губерний Царства Польского, а к концу лета уже стоят под Гродно и Ригой. Захлебнулось и поначалу успешное наступление в Галиции, на Буковине и в Карпатах.

“...Нужно отметить, что с самого начала войны рабочая масса была настроена патриотично и не только не препятствовала делу войны, но, насколько могла, помогала ему. Такое положение дел в рабочей массе продолжалось до нашего галицийского и последующего отступления, когда, под влиянием военных неудач, стало замечаться недовольство войной и возмущение существующим порядком в государстве”. (Из доклада начальника Костромского губернского жандармского управления товарищу министра внутренних дел Джунковскому; 27.10.1915)

Это объяснимо - неудачи на фронте ударили и по тылу. Страна явно не была готова к затяжной и изнурительной войне - да и управление экономикой страны, мягко говоря, велось не идеально:

“Военные заказы полились широкою рекою, - писал о ситуации, сложившейся в это время в промышленности, меньшевик Пилецкий. - Цены за них платились бешеные. Чем крупнее был заказ, тем необъятнее была полученная от него прибыль. Начался гигантский рост предприятий, работающих на оборону. Притянуты были сотни тысяч новых рабочих... Число предприятий увеличилось очень незначительно, но зато каждое из них разбухло вдвое. Опытных рабочих не хватало. Притянули детей и подростков... Набивали рабочими фабрично-заводские помещения до последней степени. Вытаскивали старые, выброшенные раньше за негодностью машины и станки и пускали их в ход. Работа велась круглые сутки. Что за беда, что труд был очень непроизводительный! Бесконечно высокие цены на военные заказы окупали решительно все: и низкую производительность труда, и крайне нерациональное и потому дорогое ведение предприятия”.

При этом отток работников на фронт и в заводы жестоко бил по сельскому хозяйству - а значит, и по ценам на продукты. Но ведь огромное количество провианта еще надо было отправлять на нужды армии... А сколько было реквизировано крестьянских лошадей, без которых как обработать землю?

Да и с товарами повседневного спроса все стало неладно - во-первых, из-за милитаризации собственной промышленности, а во-вторых, из-за того, что основным торговым партнером России, поставлявшим значительную часть этих самых товаров, была как раз Германия.

“Тотальная дороговизна” - суровый диагноз военных лет. Да, заработная плата рабочих росла в это время кое-где даже более резво, чем до войны - но цены и инфляция этот рост “съедали” начисто. К 1915 году продукты дорожают в два раза, а заработок большей части работников увеличивается лишь в полтора. Сумасшедший скачок совершили цены на жилье - по сравнению с предвоенным 1913 годом местами в четыре раза. Это и понятно - крупные города наполнились беженцами из прифронтовых областей, да и возросшему штату работников на фабриках надо было где-то ютиться.

Впрочем, подорожание началось уже в самом начале войны. Вот что, к примеру, писали “Биржевые ведомости” осенью 1914 года:

мелкого прикладного товара, как то: ниток, тесьмы, иголок, дешевых портновских и белошвейных прикладов, пуговиц, крючков и т.п. торговцы за последнее время увеличивают регулярно через несколько дней. То, что раньше стоило 17 - 18 коп. теперь стоит 21 - 23 и т.п.”

С продовольствием ситуация окончательно обострится в 1916 году - настолько, что власти придется вводить продразверстку на селе. В городах к этому времени обыденностью становятся километровые очереди за хлебом...

ПРОТЕСТ И РЕАКЦИЯ

Усиление полицейского надзора за профсоюзными объединениями началось в самом начале войны - хотя “из центра” спускались лишь общие распоряжения об усилении охраны общественного порядка, многие “руководители на местах” поспешили применить их к возмутителям спокойствия на фабриках - и к профсоюзам. И чем дальше, тем жестче была реакция.

“При современном положении приходится считать едва ли не чудом всякое появление на свет рабочей организации. От тех профсоюзов, которые существовали раньше, осталось одно воспоминание; возникшие же были недолговечны” - констатировал в 1916 году журнал “Голос печатного труда”.

Вот некоторые вехи “закручивания гаек” - как видим, оно, в основном, приходится на кризисный 1915 год:

13 июля. Министерство внутренних дел издает циркуляр, в котором недвусмысленно прописывается: рабочие, имеющие отсрочку в виду работы на госзаказ, в случае участия в забастовке должны немедля получить расчет - и вслед за этим отправляться на сборный пункт.

Дальше - больше. Вот, для примера, объявление главноначальствующего Ярославской губернии князя Черкасского, изданное в сентябре 1915 года (цитируем по статье ивановского историка Сергея Белова “Ограничение права рабочих на забастовки в российской империи в период Первой мировой войны: на материалах Верхнего Поволжья 1914 - 1917 год):

“Сим объявляю рабочим и служащим фабрично-заводских предприятий, изготовляющих материалы для нужд военного ведомства, что, согласно разъяснению правительствующего Сената от 30 ноября 1910 г., всякое самовольное прекращение или приостановление работ в таковых предприятиях, как угрожающее безопасности государства, подвергает всех виновных уголовной ответственности, причем дела этого рода, согласно положению о чрезвычайной охране, изъяты из общей подсудности с передачей их на рассмотрение военного суда для суждения по законам военного времени”.

Впрочем, иной раз складывается ощущение, что репрессии не были такими уж неоправданными. Порой забастовки возникали по совсем уж непонятным причинам, и требования там выдвигались тоже курьезные. Один из таких случаев, произошедший в первый год войны, приводит, ссылаясь на архивные данные, уже упомянутый выше Сергей Белов:

“...рабочие Переяславской бумагопрядильной фабрики отказались работать, потому что им не выдали обещанную награду в ожидаемом объеме в честь празднования 25-летия существования предприятия (владелец обещал выдать каждому жалованье за 2 недели, а на деле ограничился 1 рублем на человека). Позднее работники фабрики выдвинули абсолютно бессмысленные требования: сменить хозяина, отдать фабрику Правительству, выдать рабочим 200 рублей на водку. В тексте документа не уточняется, была ли это общая сумма, или же бастующие требовали предоставить каждому по две “кати” на приобретение алкоголя, однако на фоне прочих претензий последнее было вполне возможно. Стачка прекратилась лишь после того, как становой пристав предупредил рабочих от лица губернатора, что ее продолжение повлечет за собой локаут, арест зачинщиков и предание последних военному суду как лиц, подрывающих оборону государства”.

И такие примеры были, судя по всему, нередки. Но все-таки это, что называется, крайние случаи. О том же, что беспокоило “сознательную” часть рабочих в это время, красноречиво говорят сводки и отчеты полицейских органов. В научной библиотеке ФНПР корреспондент “Солидарности”, среди прочего, смог ознакомиться с обзором рабочего движения в Петрограде за ноябрь 1915 года, составленным местным департаментом полиции и направленным министром внутренних дел Хвостовым председателю совета министров Горемыкину. Позволим себе процитировать некоторые выдержки из него:

“В истекшем ноябре месяце внимание петроградских рабочих привлекали к себе главным образом вопросы экономического характера, и в особенности вопрос о дальнейшем развитии кооперативного движения. На всех собраниях рабочие... выказывали желание обойтись при учреждении кооперативов без всякой материальной помощи со стороны фабрикантов...”

То же касалось и больничных касс, разрешенных к созданию страховым законом 1912 года (см. материал “Кассовая борьба” в “Солидарности” № 09, 2011). Тенденция все та же - стремление к рабочему самоуправлению и уходу от влияния фабрикантов.

“Наконец - продолжаем цитировать отчет - наиболее взволновавшим рабочую среду вопросом остается вопрос о “желтом труде”.

Дело в том, что в 1915 году власть сняла ограничения на ввоз в страну дешевой рабочей силы, по преимуществу, из Китая (“желтых” работников). Расчет был понятен: бесправные кули обойдутся фабрикантам крайне дешево, поскольку готовы работать за такие гроши, на которые русский рабочий не согласится даже в условиях военного кризиса.

“В ближайшие дни вопрос о “желтом труде”, вероятно, чрезвычайно обострится, - констатирует все тот же отчет - ибо левым организациям удалось достать документ... дающий возможность доказывать рабочим, что вопрос о “желтом труде” есть не только экономический, но и политический, и что правительством предполагается ввести не параллельный труд русских и китайских рабочих, а заменить один другим, причем заменить по политическим соображениям”.

Замены, конечно, так и не произошло, но надо понимать, насколько напряженной стало положение на рынке труда. Мы уже говорили о толпах беженцев с охваченных войной западных территорий страны - а ведь и они, помимо китайцев, составили остальным рабочим серьезную конкуренцию. Напомним, “под немцем” оказались Привислинские губернии - развитый промышленный регион, так что рабочим из центральной России было чего бояться.

Наконец, кризис ударил по существовавшим на тот момент нормам охраны труда - пусть и весьма скромным. С октября 1915 года предприятиям, работающим на “гособоронзаказ”, разрешено отступать от существующего законодательства о промышленном труде - как в части ограничений на работу несовершеннолетних и женщин, так и в части предела рабочего времени для основной массы работников (на тот период - 11,5 часов). Подробнее об этом законе можно прочитать в материале “По закону военного времени” в “Солидарности” № 39, 2009.

Так что бастовали во всех отраслях - в том числе, и в самых что ни есть стратегических.

“Сообщая мне о непрекращающихся забастовках, тульский губернатор ходатайствует всех военнообязанных рабочих призвать к исполнению воинской повинности, не давая им трехдневного срока на устройство домашних дел, но, так как без части этих военнообязанных заводам немыслимо работать, то после призыва, по выбору заводской администрации, командировать их к работам на заводах, подчинив военному режиму, и поставить под угрозу предания военно-полевому суду, если они не станут исправно работать”. Это доклад министра внутренних дел Хвостова предсовмину Штюрмеру о положении на меднопрокатных и патронных заводах Тулы зимой 1916 года.

Тут надо понимать, что боеприпасов армии перестало хватать уже в начале войны - и даже планы производства разрабатывались куда скромнее, нежели того требовала реально существующая потребность. Но срывались и они.

Кризис постепенно скатывался в коллапс.

ТРАГЕДИИ

Попытки урезонить забастовщиков угрозами арестов и посылки на фронт, к сожалению, не исчерпывали репрессивный инструментарий властей по отношению к выходящему из под контроля стачечному движению. Иногда дело кончалось и большой кровью.

В июне 1915 года расстрелом закончились волнения на производствах “товариществ Костромской большой льняной мануфактуры” - лишь по официальным данным погибло четыре человека (по неофициальным - втрое больше). Солдаты открыли огонь по толпе, пытавшейся освободить арестованных накануне товарищей. Впрочем, репрессии продолжились и потом: буквально через пару месяцев такой же, но еще более кровавый инцидент произошел в “русском Манчестере” - текстильной столице средней полосы Иваново-Вознесенске. В 1905 году подобное здесь уже происходило (см. материал о трагедии на реке Талка в “Солидарности” № 21, 2012). Но в этот раз все кончилось еще хуже - солдаты без предупреждения дали несколько залпов по безоружной демонстрации. Счет погибшим исчислялся десятками.

ЭПИЛОГ

Никакие репрессивные меры не могли сдержать вала стачек; в 1916 году их насчитали уже в полтора раза больше, чем в 1915-м. а зимой 1917 года в бесконечных хлебных очередях началась революция... Но это уже другая история и другие стачки, о которых мы еще расскажем.

Александр ЦВЕТКОВ