Журналист-международник и политобозреватель ЦТ СССР Игорь ФЕСУНЕНКО, автор одиннадцати книг, четыре из которых посвящены бразильскому футболу и стали бестселлерами, встретил корреспондентов “Солидарности” на рабочем месте - в медиа-центре Федеральной службы России по атомной энергетике. Впрочем, для него это лишь одно из рабочих мест: “Послезавтра я уезжаю в Питер делать программу (“Главное с Игорем Фесуненко”. - А.Ч.), а потом еще надо будет заехать на окружное ТВ. Там у меня, правда, теперь работы не очень много... Ну а вот завтра буду отдыхать - у меня день рождения”. На прошлой неделе Игорю Сергеевичу исполнилось 72 года.

ЦЕНЗУРА И САМОЦЕНЗУРА

- Странно, чтобы у вас - и вдруг где-то “не много работы”...

- Если говорить про телеканал округа, где я работаю, то я там теперь только один раз появляюсь, в одной коммерческой программе, в интервью с риелторами. Меня начальник попросил на время прекратить вести прямые эфиры. Я там, знаете ли, на префекта округа “наехал”. Со всеми предыдущими префектами у меня все нормально было, я их там уже много пережил. А этот, как все маленькие люди, такой обидчивый...

Дело было так. Шел прямой эфир. В одной студии - мы с префектом, в другой, как говорится, “представители населения”, кроме того, люди звонят и по телефону. В общем, идет передача. Тут - перерыв, и я вдруг понимаю, как там вопросы делаются: в другой студии собираются вокруг главы района люди, и он им вопросы пишет... А вопросы самые простые - там детскую площадку просят починить, там - отремонтировать дверь в подъезде... И в перерыве я говорю префекту: я, мол, уже много лет занимаюсь своим делом, но в первый раз вижу такую заорганизованность. Что, люди сами не могут вопрос хороший задать? А тот страшно обиделся и говорит директору компании, Назюте: что, мол, этот меня жизни учить будет? Тот испугался и попросил меня на время уйти в тень. А я и рад - сейчас работы у меня очень много, и все равно на это окружное ТВ времени не хватало бы. И эта пауза очень хороша. В Питере программа моя не думаю, что проживет еще очень долго - пройдет полгода-год, и ее закроют. И тогда вернусь в Москву.

- В Питере, наверное, лучше, свободнее...

- Что, думаете, цензуры там нет? Бесцензурного телевидения вообще не бывает! Каждая телекомпания представляет чьи-то интересы - олигарха или государства... Даже если мы втроем снимем кино и будем на кухне его смотреть - все равно будет цензура жены или тещи. В Питере я работаю на телевидении Матвиенко. Но последние акции протеста мы показали там, конечно. Чуть-чуть - чтобы не разжигать страсти... Я считаю, что это самое “не разжигать” - правильная позиция. Не хватало, чтобы там еще жертвы были, после пенсионера, которого сбила машина.

СКАНДАЛЫ

- Вас уже выгоняло с ТВ номенклатурное начальство. Что, так необходимо было с Ельциным ругаться?

- Он сам на меня “наехал”. Нечего было опаздывать - в первую президентскую кампанию я вел на ОРТ встречи с кандидатами и всегда просил их приехать в Останкино хотя бы за полчаса до выхода в эфир. А Ельцин опоздал, приехал прямо к передаче, мы даже на минуту задержали выход в эфир. Я с ним не успел до эфира переговорить. Он зашел, сел, и тут же включились камеры.
Я мгновенно почувствовал его недоброжелательность по отношению к себе. Ельцин все время смотрел на меня настороженно и любой вопрос воспринимал в штыки. И когда он сказал, что ляжет на рельсы, но не позволит России провалиться в нищету, я улыбнулся: “Наверное, это будет трудно сделать?” Кандидат Ельцин сразу обиделся. Ему стало жарко, он прямо в эфире начал снимать пиджак. Сделать это было сложно, и я сказал: “Простите, давайте сначала снимем микрофон!” И в шутку добавил: “Надеюсь, что дело ограничится только этим пиджаком...” Он разозлился.

Но с приходом Ельцина с телевидения убрали не только меня, а всех “старых советских пердунов”, вот кем нас считали. Так что мне трудно утверждать, что, мол, “Елкин сводил со мной счеты”. Нет, просто убрали “когорту” - была задача дать дорогу молодым. Я сдал корпункт в Италии, вернулся на Иновещание, потом работал на МТК и три года был продюсером понедельничного выпуска программы “Доброе утро” на ОРТ. Так что не такой уж это был “наезд”, все хорошо кончилось. В 1973 году Лапин, руководитель Гостелерадио, громы и молнии в меня метал, и то все в итоге к лучшему обернулось.

- А Лапину-то вы как нахамить успели?

- Это он сам на меня... Все из-за Фиделя. Был 1973 год, и Фидель Кастро приехал в нашу страну с официальным визитом. И вот едет он к рабочим или колхозникам и выступает с огромной речью - на 40 минут. А у нас, на Иновещании, где я тогда работал, весь выпуск получасовой. Но надо же и о других новостях сообщить. И вот дает мне начальник текст - сократи, говорит. Для кого-то надо сделать просто новость, для кого-то отрывок (две странички, четыре минуты), куда-то просто цитату послать. Начальник посмотрел на мой самый большой “кусок Фиделя” и говорит: “Какая ерунда, все равно он одно и то же болтает, Фидель ваш сраный... Две минуты”. Ладно, даю две минуты. Там он что-то говорил о красоте русских женщин в целом и ивановских ткачих в частности, он перед ними как раз и выступал - большой был специалист по красоте. Ну и слышит мою цитату какой-то деятель из ЦК и сильно возмущается - кто, мол, посмел так сократить речь товарища Кастро? Давайте посмотрим другие СМИ. Смотрит другие СМИ - а там тоже моя нарезка.

И дали Лапину по шее. У меня как раз в этот день выходной был, когда он вечером “курултай” собрал. Он говорил, что таким, как я - “людям с рыбьим сердцем, с холодными руками”, - нечего делать в советской журналистике. На следующий день прихожу на работу, а все меня как-то сторонятся, как заразного. Выясняю, в чем дело, жду увольнения... Но мне дают строгий выговор “с занесением”. Работаю дальше. Проходит месяца три, и меня вызывают к Лапину. Ну, думаю, все, уволит - и чего он, гад, ждал три месяца? Но Лапин неожиданно предлагает мне чаю и говорит: “Я бы хотел, чтобы вы стали нашим собкором в Гаване”. Я отвечаю: “Простите, но не кажется ли вам, что человеку с рыбьим сердцем и холодными руками нельзя доверять столь ответственный пост?” - “Да бросьте вы ерунду говорить, - отвечает, - я же с вами серьезно...” Оказывается там, на Кубе, как раз накануне визита Брежнева произошел конфуз - наш собкор нажрался и разбил посольскую машину. Причем врезался в стену нашего посольства на глазах у советского посла! И срочно нужна была замена. Тем более что посол, тамошний царь и бог, был личным другом Брежнева, человеком очень капризным.

В общем, прибыл я в Гавану и по итогам работы во время визита Брежнева получил орден “Знак Почета”. После того как мне его вручили, в наградном отделе был шок - они поздно узнали, что у меня есть строгач с занесением. “Надо с вас выговор сначала снять”, - говорят они мне. А я им ответил: “Пусть Лапин его с меня снимает”.

ПО-НАШЕМУ И ПО-БРАЗИЛЬСКИ

- Ваш автоответчик говорит по-русски и по-португальски. Ждете, что Пеле позвонит?

- Нет, просто я иногда работаю на бразильские телерадиокомпании. Чтобы они поняли, что меня нет дома и надо звонить позже, я и надиктовал такую португальскую фразу. Одно время я даже был их корреспондентом в России. Делал минутные радиосюжеты. До 1998 года - тогда у них случился такой же дефолт, как у нас, практически одновременно...

Но дело не только в дефолте. Тогда еще был сильный интерес к новостям из России - здесь тонул “Курск”, горела телебашня, обсуждался вопрос о преемнике Ельцина... Сейчас такого интереса нет.

Что касается Пеле, то я вовсе не исключаю, что он вспомнит меня и позвонит. Большим другом Пеле я себя назвать не могу. Но во всех поездках по России я был с ним. Последний раз, когда он приехал сюда в 2003 году, он даже дал телеграмму: мол, пригласите Игоря - фамилию мою он выговорить не может, “чтобы нас повсюду сопровождал и переводил”. И вот все четыре дня и ночи я плотно с ним общался. А в конце поездки получил приглашение в Бразилию, он захотел познакомить меня со своей семьей. В начале прошлого года я туда было собрался, поездку взялась финансировать одна газета, но потом там сменилось начальство и про поездку забыли.

- Читал, как сложно вам было к Пеле пробиться. А общаться с ним проще? Он производит впечатление этакого доброго простого парня...

- Пеле - очень хитрый мужик, себе на уме. У него есть замечательная черта - он в ресторане никогда за себя не платит, платить приходится его визави. Причем неважно, кто кого пригласил. А вот на поле он был отличным футболистом - у Пеле был отточена любая техника, он одинаково здорово играл и головой, и ногами. Но... Здорово хамил, был очень криклив, жутко крыл своих же игроков - на чужих, как правило, не орал. Мог упасть как подкошенный, чтобы вымолить пенальти. Или засунуть голову под мышку игрока, незаметно прихватить его с криком: “Смотрите, он меня душит!”

Впрочем, в России с ним было довольно просто. Пеле вел себя вполне скромно и никогда не капризничал по поводу цвета поданной машины.

- Вы следите за бразильским футболом, болеете за тамошний клуб “Ботафого”...

- Уже не слежу и не болею - некогда. К тому же у нас сейчас в этом виде спорта такой бледный вид...

- Будем ли мы когда-нибудь играть так же, как бразильцы?

- Никогда. В Бразилии идеальный климат для футбола, там играют почти круглый год. В отличие от наших, бразильские футболисты - это гремучая смесь негритянской, испанской и прочих кровей. Ребята физически очень крепкие, выносливые, прыгучие, ловкие. И все это - на генетическом уровне! И эта данность - как порода у лошади. Может ли орловский рысак обогнать английскую скаковую? Ответ очевиден: каждый - мастер в своем деле! Но главное, для парней из низших бразильских слоев футбол - единственный шанс выбиться в люди. И на этом пути они порвут любого! Пеле, Роналдо - все оттуда. Они никогда не смогли бы стать инженерами, врачами, юристами, но именно футбол дал им возможность вырваться на самый верх, и они ее не упустили.

Хотя если у нас придет к власти лидер, желающий возродить Россию как спортивную державу, и сделает так, что все наши мальчишки будут с детства играть в футбол, то тогда... По крайней мере, такого позора на чемпионатах не будет.

ДВЕ ЛЕНЫ

- Вы, наверное, в детстве и в юности очень увлекались футболом...

- Футболом - как раз не очень. Как ни странно - у меня, прямо скажем, совсем не высокий рост - я неплохо играл в баскетбол, был очень быстрым разыгрывающим, и мне прочили большое спортивное будущее. Но я не захотел делать спортивную карьеру.

- Что, вы с детства хотели стать журналистом?

- Журналистом - наверное, нет, а вот литературой заниматься хотел всегда. В пятом классе, помню, даже написал свою первую “повесть”. Она называлась “Люди из сарая” и была про шпионов, как положено. А “...из сарая” - потому что эти враги в сарае прятались.

- Семья у вас вроде совсем не литературная, не богемная...

- Да, отец инженер. Мы изначально жили в Москве, на 3-й Тверской-Ямской, но в 1940 году отца направили главным механиком на Запорожский алюминиевый завод. Мы переехали туда всей семьей. Вскоре началась война, и нас эвакуировали на Урал - отец участвовал в производстве алюминия для самолетов.

Мама окончила юрфак в Иркутске, но когда родился я, а потом, через шесть лет, моя сестра Инна, ей стало не до работы. Она была домохозяйкой и очень стойкой женщиной - в 1944-м безропотно вернулась с отцом в Запорожье, куда его позвали восстанавливать завод. Там сейчас живет моя сестра. Там мог бы остаться и я. Но в 1950-м вернулся в Москву, поступил в Историко-архивный институт. Как видите, я не зря там учился - привычка все сортировать строго по датам у меня осталась на всю жизнь. И очень пригодилась в журналистике.

- Как стали журналистом?

- Я работал в Главном архивном управлении и писал в газеты заметки на исторические темы. Самостоятельно выучил испанский язык и вскоре начал работать в латиноамериканской редакции Иновещания. Оттуда меня в 1966 году направили собкором радио в Бразилию, где я освоил еще один язык - португальский. А когда в 1971-м я вернулся из Бразилии, меня пригласили вести телепередачу “Творчество народов мира”. Потом уехал собкором ЦТ сначала на Кубу, затем в Португалию.

- Советское телевидение - хорошая школа?

- Да, на Центральном телевидении работали профи высшего класса: знаменитый первый на советском ТВ политический обозреватель Юрий Фокин, он создал программу “Эстафета новостей”; один из создателей программы “Время” и ее первый руководитель Юрий Летунов... А также Бовин, Овчинников, Кондрашов, Дунаев, Каверзнев. Когда вспоминаю эти имена, меня сразу же умиляют хвастливые заявления нынешних “академиков” телевидения, убежденных, что настоящее российское телевидение появилось только вместе с НТВ, когда появились новые журналисты, “молодые побеги”...

- Вы не можете бесстрастно относиться к этим молодым побегам, так ведь? Вас уволили, а они пришли...

- Нет, некоторые ребята мне нравятся. К некоторым я отношусь с иронией. Как иначе относиться к тому факту, что девочка, которая всю жизнь новости читала, Марианна Максимовская, провозглашается ведущим аналитиком на ТВ? А вот Леонид Парфенов - профессионал высочайшего класса, искренне желаю ему удачи.

- Вы уже многого достигли. Чего бы вам хотелось себе пожелать, особенно в день рождения?

- Мне ничего больше не надо - хочу только заниматься любимой работой, растить внучку (Лена у меня уже большая, в МГИМО учится), писать книги, жить с моей женой, тоже Леной.

- Вы не стали заводить детей, когда, после смерти вашей первой жены Ирины, вступили в брак с Леной... Почему? Многие ведь в ваши годы решаются...

- Это их дело. А я знаю, что могу уже ребенка не вырастить. А вот книжку я закончу обязательно. Вот как раз сейчас пишу эти мемуары...

ПОРТУГАЛЬСКАЯ ИСТОРИЯ

- Это было в 1974 году, когда в Португалии произошла революция, свергли фашистский режим, и началась гражданская война между просоветскими коммунистами и проамериканскими антикоммунистами. В корпункт в Лиссабоне приходит известие о том, что в одном городке сожгли горком партии и убили много коммунистов. Ну, в тогдашней Португалии уничтожение горкома - целый ритуал: сегодня его энергично громят и разворовывают, а завтра те же люди так же энергично восстанавливают... Короче, надо ехать снимать сюжет о сложных путях португальской революции.

Народу у нас немного - я да оператор, Леша Бабаджан, симпатичный такой парень, пожрать и выпить совсем не дурак. Собрались, поехали. Приезжаем мы в этот городок - маленький такой, мазанки, церквушка. Практически украинское село. Но главное - мы видим, что сожженное, загаженное и исписанное матерными португальскими словами бывшее здание бывшего горкома никто восстанавливать не торопится. “Ладно, все равно снимай, - говорю я Леше. - Пригодится в каком-нибудь сюжете о сложных путях португальской революции”.

В общем, хожу я вокруг руин, Леша снимает. И тут вижу, что к нам приближаются пятеро хмурых плечистых людей, абсолютно крестьянской внешности и в такой, хотя и португальской, но крестьянской одежде. Пойду, думаю, поговорю с трудящимися.

Подхожу, здороваюсь по-португальски. Они молчат. Наконец старший из них говорит: “Что вы тут снимаете? Вы кто и откуда?” Понимает, мол, что мы иностранцы. “Снимаем тут разные достопримечательности. Шведы мы. Туристы”, - говорю. В сложных ситуациях я всегда назывался шведом - в португальском языке слова “швед” и “советский” произносятся очень похоже. Только в слове “советский” на один звук больше: “свеко” - швед, “свеико” - советский. В крайнем случае всегда можно вывернуться, сказать, что португалец ослышался.

Но старик на слово верить мне не хотел. “Давай документы”. - “Нету, - говорю, - с собой документов, они в Лиссабоне, в отеле (называю реальный отель). Хотите - поехали со мной. А вы кто вообще, чтобы документы требовать?” И тогда их старший так спокойно мне говорит: “А мы здешние крестьяне, смотрим тут за порядком, вешаем коммунистов и русских. Коммунистов вот всех перевешали, русских пока не встречали”. - “А за что вы так на русских разозлились?” - спрашиваю. “Да ты что, не понимаешь, что вся эта паршивая революция, которую нам устроил коммуняка Куньял, сделана на деньги Москвы, чтобы из Португалии все добро в Россию вывезти!”

Тем временем нашу оживленную беседу заметил Леша Бабаджан. “Эй, - кричит он мне по-русски, - ты, вижу, там уже с камрадешами (товарищами) подружился! Будут звать кушать - смотри, не отказывайся!” Мужики молчат, внимательно слушают Лехину “шведскую” речь.

“Э, да у вас машина есть! - вдруг хлопает в ладоши старик. - Покажи-ка на нее документы!” Тут я понимаю, как вляпался...

В Европе можно ездить по городам и селам без паспорта даже во время гражданской войны, но ни в какое время нельзя ездить по дороге без документов на машину. У меня в правах, естественно, написано USSR, по-английски и по-португальски. Но, может быть, я и не успею вытащить права. Дело в том, что сразу на переднем сиденье стоящей в десяти шагах машины лежат - прямо на португальской коммунистической газете “Аванте” - любимые сувениры португальских коммунистов: значки и вымпелы с серпами, молотами, красными звездами и портретами Ленина...

И тут я вспоминаю... По старой журналистской привычке, перед выездом на съемку я прочел все, что можно было найти и прочитать об этом месте. Я вспомнил, что в главной церкви этого несчастного городишки лежит саркофаг с телом великого португальского морехода Тристана да Кунья...

“Что за дела? - говорю я на чистом португальском. - Мы, шведы, потомки викингов, приехали снимать фильм о великом мореплавателе Тристане да Кунья, а храм ваш с его саркофагом закрыт, поп неизвестно где, к тому же нас хотят обыскивать!” Тут эти страшные ребята разом просветлели, один даже побежал в город попа искать (тот нашелся уже в подпитии), и сразу все забыли и о наших документах, и о нашей машине... А я забыл про Лешу. Мне повезло - я успел посмотреть на него вовремя, до того как все поняли, что он хотел показать и произнести.

Алексей языком не владел, но был вежливым парнем. По-португальски он знал сначала только “здравствуйте” и “сколько стоит”, но к середине командировки выучил довольно сложную фразу: “Вива парти де коммуниста португеш!” (“Да здравствует португальская коммунистическая партия!”). Произнося это приветствие, он еще вскидывал кулак в антифашистском салюте - “Рот фронт!”
Еще довольно далеко до нас, Алексей приближается не спеша... В левой руке он держит камеру, а правую поднимает вверх, открывает рот, готовится произнести свою самую трудную фразу, улыбается... И тут я как заору на него на чистом русском матерном языке: “...! ...!! ...!!!” - все известные мне матерные слова, громко, четко, без пауз. Алексей растерялся, но приветствия не произнес и руку опустил. Подходит. “Будем снимать могилу Тристана да Куньи”, - тихо говорю ему я. “У меня пленка кончилась”, - отвечает. “Ну и дурак, все равно включай камеру”.

Как стояли мы с камерой у могилы, как прощались со страшными аборигенами - уже не помню. Только когда отъехали от городка, я рассказал Леше, что там на самом деле нас ожидало.

Уже в Лиссабоне мы узнали, что встреченный нами крестьянин и ребята - местный плантатор и его сыновья, у которых местные красные бедняки пытались отнять землю, за что и поплатились жизнью. А совладать с этими ребятами никто не мог - и они еще долго ходили по округе и вешали коммунистов. Так что меня, выходит, не повесили лишь по ошибке...

Беседовал Алексей ЧЕБОТАРЕВ
Фото Николая ФЕДОРОВА