Песни Юрия ЛОЗЫ не похожи на все то, что звучит сейчас с нашей эстрады. Как говорят в народе: “в его песнях есть душа”. Наверное, именно поэтому творчество Лозы так легко воспринимают люди разных поколений. Его песни знает почти каждый: “Плот”, “Мама”, “Веселье новогоднее”, “Заповедные места”. Обычно их напевают в застольях, а это, как известно, всегда считалось истинным признанием.

ОТ АЛМА-АТЫ ДО АЛИБАСОВА

- Юрий, расскажите немного о своем детстве.

- Я родился в Свердловске, а юность у меня прошла в Алма-Ате. Из Свердловска родители сначала переехали в область, а потом в Алма-Ату, где я и прожил с 7 до 23 лет. Там я окончил школу, оттуда ушел в армию, там же учился в университете, там же из университета вылетел. Там я прошел “кабацкую школу”, работал в “Бюро добрых услуг”, играл на свадьбах. Потом уже в 23 года из Алма-Аты уехал на гастроли и больше уже там не был, только раза два проездом. С Алма-Атой больше меня ничего не связывает. Укатил я на гастроли, работал от разных филармоний, 5 лет проработал в Саратове с Алибасовым. Это был последний пункт гастролей, где я надолго задержался. Ну а с 1 января 1983 года я живу в Москве. Конечно, потом приходилось работать в разных коллективах и быть прописанным в разных местах, но постоянной точкой дислокации стала Москва.

- Как рождаются ваши песни?

- Для сочинения песен вообще ничего не нужно, как они писались - где попало - так они и пишутся. Есть такое утверждение, что писателю кабинет не нужен, весь кабинет у него в голове. В кабинете все собираешь в кучу, из большого куска заготовок и обрезков все это собирается вместе на рабочем месте. Я все в своей студии довожу до ума, но вчерне песня приготавливается в голове, потихонечку, из каких-то обрывков складывается.

- Расскажите о вашей самой популярной песне “Плот”.

- Эта песня не планировалась как самая известная, такой задачи не ставилось. Обычная песня, в ряду других. Мало того, когда она была написана, в 1982 году, я еще работал в группе “Интеграл”, и показал эту песенку Алибасову. Он ее послушал и сказал, что песенка “так себе”. Ну ладно… У него всегда была такая позиция: приносишь ему что-нибудь, сначала он тебя “размажет”, а потом вдруг возьмет песню в репертуар. Был такой хрестоматийный случай: написал я блюз, Алибасов послушал, и говорит: “Г...о”. Ну и ладно, поехали дальше. А потом сидим как-то у Макаревича дома, гитара ходит по кругу, я спел этот блюз. А Макаревич и говорит: “Вы что с ума сошли, у вас такой материал, а вы его не используете”. На следующий день Алибасов заявляет: “А чего это мы не поем твой блюз?” Я ему говорю: “Так ты же сам говорил, что песенка никакая”. - “Ну и что, это мое слово, я дал – я взял”. Это его любимое выражение. “Сейчас я это слово отменяю”, - говорит. Начали петь, и несколько лет этот блюз в программе был одним из ключевых.

“ДВА СЛОВА” О СОВРЕМЕННОЙ ЭСТРАДЕ

- Как вы относитесь к современной эстраде и как вы в ней себя определяете?

- Мне всегда было трудно себя позиционировать, я вообще не знаю, кем себя называть. Дело в том, наверное, что я очень многое умею. Я могу выйти в совершенно разных программах в разном качестве. Я могу всю программу отстоять один с гитарой, могу отработать рок-н-ролльную или блюзовую программу с группой, могу выйти в каком-то лирическом блоке. Вот, например, у нас был концерт для ветеранов коммунистического движения, мне и это приходилось делать. Любая программа – у меня столько материала, причем разнообразного, что я могу петь все что угодно, и в каком угодно качестве.

Ну а как я отношусь к современной эстраде… В двух словах. Каждое новое поколение раньше было поколением созидателей, все что-то свое привносили: Элвис Пресли, “Битлз”, “Лед зеппелин”, “Европа”… Кто бы ни приходил – что-то новое создавал. Мы тоже относились к поколению созидателей. Когда я пришел в музыку, я тоже понимал, что надо что-то свое создавать, чтобы выделиться. Сейчас пришло поколение пользователей. Люди, которые сейчас “звезды” или считаются ими, пользуются тем, что создано до них, или тем, что делает наше поколение созидателей. Вот “Фабрика звезд” – это Матвиенко и Фадеев, мои ровесники. А что их молодые поют? Они же не являются выразителями каких-то своих идей, мыслей. Они сидят на старом материале, вся “Фабрика звезд” на Тухманове сидит, перелопачивает старое. Мне это не может быть интересно, я все это уже слышал. Я знаю, как это все делается, я не вижу творческого начала в сегодняшней эстраде. Они придумывают новые названия для вчерашних котлет.

Второй интересный момент. Сегодня техника шагнула так далеко, что люди, совершенно не умеющие петь, спокойно чувствуют себя на сцене: цифровая запись, фонограмма очень хорошего качества, специально сделанная для концерта, специальные бич-корректоры (у меня на студии все это есть, я все это знаю) помогают людям, у которых нет слуха, попадать в ноты. И плюс ко всему этому – отсутствует цензура, какие-то требования. И появилось целое поколение людей, которых мы называем “поющие кошельки”. Как к этому может относиться человек, который никогда не был “серийным”? “Фабрика звезд”, как и любая фабрика – это конвейер. А я – штучный. Штучное и серийное производство – это всегда конфликт. Скажем, у меня штучные сапоги или костюм, сшитый на заказ. Это совершенно разная цена. Я не говорю о долларовом выражении, кстати, у серийных товаров долларовая цена может быть и выше. Я говорю о качестве продукта. Я могу делать, что не могут они, они не могут делать то, что делаю я. Я могу написать “Плот”, они, к сожалению – нет. Я могу отстоять концертную программу в любом сочетании, с любым артистом, в любой стране мира, они, к сожалению – нет.

Мы разные, мне трудно с ними общаться, трудно считать нас принадлежащими к одной профессии. Я и чувствую себя человеком из другой галактики, когда появляюсь в этой тусовке. Разговоры их мне не очень понятны, поведение - тоже. Какое отношение они вообще имеют к эстраде? Дело в том, что люди не говорят о музыке. Поэтому под сегодняшнюю эстраду все остальное подстроено. Скажем, пресса. Она не пишет о музыке совсем. В том океане информации, который выходит сегодня о музыке, о самой музыке ни слова нет. Пресса пишет о костюмах, о тусовке, о том, что называется “сопутствующей атрибутикой”. Скажем, кто к кому пришел, как разделся, как сел, как пукнул. А о том, кто какую песню новую написал, – ни слова. Это никому не интересно. Мне звонят и спрашивают: “Что у вас интересного произошло?” Я говорю: “Песню хорошую написал”. А мне говорят: “Разве это новость? Вот если бы вас ограбили или по голове чем-нибудь стукнули, мы бы написали о вас, и всем было бы интересно”. Вот такое положение сейчас. Относиться серьезно к такой эстраде я не могу.

ОБ ОТДЫХЕ, ПЕСНЯХ И ДЕНЬГАХ

- А как отдыхает Юрий Лоза?

- Лучший отдых – это смена деятельности. Если я не уехал на дачу сажать растения, я в Москве, как сейчас например, то я отдыхаю у компьютера – пишу театральную пьесу. Я никогда не писал театральных пьес. Но мне это интересно и у меня есть в голове несколько задумок. Я правил раньше чужие сценарии, я создавал сценарии эстрадно-цирковых представлений, помогал конферансье много раз, но полнометражный сценарий спектакля пока не делал. А хочется себя попробовать в разных качествах, поэтому я сижу и с удовольствием пишу. Творческий процесс, особенно писательский, приятен сам по себе, потому что живешь со своим персонажем, переживаешь за него, хохочешь, мучаешься, радуешься каким-то достижениям. Входишь в жизнь своих персонажей, и это дает возможность прожить несколько жизней. Я так отдыхаю.

- Я слышал, что вы не пишете песен другим исполнителям.

- Я сейчас расскажу, в чем дело. Сейчас и раньше я всегда писал песни для людей. Что такое песни для людей? Я исполняю песню, но знаю, что у песни, возможно, есть какая-то жизнь, кроме моей. Подходит ко мне человек в поезде и говорит: “Спасибо, мы ваши песни поем в каждом застолье, очень хорошие у вас песни”. Я понимаю, что песня живет после моего исполнения самостоятельной жизнью, уходит куда-то в народ. И для меня писать песни для кого-то – шаг назад. То я пишу для людей, а теперь мне нужно будет локализовать усилия и написать песню под конкретного “мальчика” или “девочку”. Мне иногда звонят, предлагают… Я говорю, что еще пока, наверное, достаточно зарабатываю, чтобы избавить самого себя от необходимости писать такую чепуху “для мальчика”. У “мальчика” деньги кончатся – и песне конец. Эту песню будут связывать с конкретным человеком, и она живет вместе с ним, с его финансами, с его карьерой, параллельно с ним топает по жизни. Мне этим заниматься не хочется – скучно и неинтересно.

- А как вы относитесь к деньгам?

- Без денег нельзя жить. Деньги – это тот самый “движитель всего”. Но, к сожалению, у нас все завязано на деньги. Однажды жену известного французского писателя спросили: “Какую книгу своего мужа вы считаете самой удачной?” Она сказала: “Сберегательную”. И это показательно.

“СМЕШНЫЕ” ИСТОРИИ

- Вы не могли бы рассказать какую-нибудь курьезную историю, произошедшую с вами?

- Понимаете, все журналисты, как правило, задают этот вопрос: “Расскажите что-нибудь веселенькое из гастролей…” Природа смешного (я вот сейчас комедию пишу) такова, что обязательно что-то смешное на самом деле происходит параллельно с каким-нибудь горем или несчастьем. Вот упал человек со второго этажа, ударился мордой об асфальт– взрыв хохота перед экраном. Что такое смешное? Смешное – это несуразность, это нелепица какая-то.

Вот у нас был один Новый год очень показательный. В одном городке на БАМе мы отработали программу и шли к себе в гостиницу. Там такие елочки, заборчик… И нас решили побить местные хулиганы. Даже не хулиганы, наверное… Просто живут они там, делать им нечего и у них единственный способ развлечься – побить приезжего музыканта. Мы отбивались от них, выломали восьмиметровый флагшток и отходили к гостинице с боем. Не хватало только музыки из кинофильма “Ледовое побоище”. Пришли в гостиницу, стали считать потери – синяки собирать. Очень забавно – можно снять смешное кино. Но абсолютно невесело, когда у тебя выбит палец, фонарь под глазом, а тебе завтра выходить на концерт. Наверное, смешно, когда артист выходит весь перебинтованный. Я помню кинофильм “Веселые ребята”, у них там была ужасная драка, репетировали они, друг друга перебили, инструменты все поломали. Скрипку или гитару разбить об голову – это смешно, но скрипка стоит денег и вообще-то это произведение рук человеческих. Поэтому я такие истории какими-то смешными не считаю.

Вообще-то, существует всего 30 - 35 сюжетов, с помощью которых можно создать литературные произведения. Из них смешных - от силы десять. Я считаю, что всегда смешна человеческая глупость. Вот однажды мы с женой приехали в Париж, и повезли нас в Версаль. Мы только вышли, стоим перед дворцом на площади, а там памятник Людовику XIV. Стоим, разглядываем. Останавливается автобус, из него выходит группа наших туристов. Ко мне подбегает один из туристов и говорит с ходу: “Серега, давай сфотографируемся”. Я говорю: “Я не Сергей”. Он кричит своим: “Выделывается, ну и пусть выделывается. Пошел он в задницу”. И убегает. Я стою и думаю: “Смешно или не смешно?” Наверное, смешно, но я не Сергей. Что ж теперь, если я не Сергей, это теперь “выделыванием” называется? Наверное, смешно…

“Я ВСЕГДА ХОТЕЛ ВЫДЕЛЯТЬСЯ…”

- У вас своеобразное мировоззрение…

- А почему это не должно быть естественно? Каждый человек должен видеть мир по-своему, говорят, что одинаковых людей нет, значит и мировоззрение у всех разное. Это, как правило, молодое поколение, которое боится одиночества, боится ответственности, боится принимать самостоятельные решения, сбивается в стадо. Поэтому и молодежная мода такая агрессивная, такая непримиримая, и все эти молодежные тусовки… Я тоже молодым человеком чувствовал себя неуютно, но быстро повзрослел, потому что мне кажется, что человек интересен, когда он индивидуален.

Я очень много читал, вообще книжный червяк такой. Мне всегда хотелось выделиться чем-то. Так получилось, что у меня средние данные: нет модельной внешности, кривые ноги, то есть я на подиум бы не вышел, даже в молодом возрасте. А мне надо было чем-то выделяться. Я начал играть на гитаре именно для того, чтобы выделиться, и стал музыкантом. Я когда-то в одной из книжек прочитал, что женщины любят ушами, и решил, что главное - сначала научиться хорошо говорить, чтобы быть интересным хотя бы тому же слабому полу – когда понял, что он меня интересует.

Я и по жизни стою на этих позициях, пытаюсь и сыну своему это привить. Ему сейчас 17 лет, и я хочу, чтобы он стал оригинальным человеком, чтобы он читал книги, чтобы не увлекался тем, чем увлекаются все, не ходил как все, не говорил как все, не думал как все. Этот стадный принцип, который существует в сегодняшней жизни, принцип клана какого-то, меня все время раздражал, я всегда старался быть одиночкой. А в клане, в стаде, конечно, жить проще. Посмотрите, что происходит на Западе, да и у нас тоже. Есть любимый клуб. Почему его фанаты такие агрессивные, такие монолитные, такие сплоченные? Потому что они действуют по законам стада. Это стадо строго ограничено: “у нас такие шарфы, такой внешний вид, такая манера поведения, такие кричалки”. Фанаты – это самое экстремальное проявление стада. А творческий человек всегда одинок. Он сидит среди своих книг или картин, что-то делает. Вот я – из этой породы.

- Небольшое пожелание читателям…

- Пожелание у меня одно. Есть такая китайская поговорка: “Не дай нам бог жить в эпоху перемен”. Ее приписывают Конфуцию или Лао Цзы, или кому-то еще из китайских философов. Но она очень правильная: если нет больших катаклизмов, больших перемен, ничего не рушится на голову, нет землетрясений, ураганов, то человек мало-помалу начинает налаживать свое материальное состояние. Вот мы живем без войны, потихонечку приучаемся работать. Но когда вы включаете телевизор и смотрите программу “Вести”, то сначала смотрите, что где рухнуло. Сначала вам рассказывают об этом, потом, в конце, вам расскажут о чем-то хорошем: о спорте, о культуре. Поэтому желаю всем вашим читателям, чтобы было поменьше новостей и событий – потому что отсутствие новостей - уже хорошая новость, отсутствие событий - хорошее событие.

Беседовал Юрий КОЧЕМИН