Виталий МАНСКИЙ, один из самых известных режиссеров документального кино, славится бурной деятельностью. Его картины вызывали скандалы вмонтированными кадрами из порнофильмов или чересчур откровенными подробностями ухода за телом Ленина. Он создатель первого телевизионного документального сериала и, пожалуй, главный популяризатор этого вида кинематографа на отечественном телевидении. Его недавний проект “Смерть поэта”, рассказывающий о последних месяцах жизни Владимира Высоцкого, был в штыки встречен родственниками покойного актера и столь же горячо одобрен публикой.

СУТЬ ИЛИ ДЕТАЛИ

- Почему вы занялись именно документальным кино?

- Это, конечно же, связано со временем, в котором я учился. Перестройка - документальное кино стало востребовано. Теперь это называют «перестроечной волной». Интерес, может быть. И ощущение возможности контакта со зрителем.

- Своего рода момент правдоискательства?

- Возможно. Тогда все занимались публицистическим документальным кино, и первые две мои картины были публицистические. Мне очень нравилась возможность выстраивать свои взгляды в виде художественных образов. Я пришел в “перестроечную волну” одним из последних и оказался среди молодых мастеров - Подникс, Роднянский, Мирошниченко. Но первым же из этой волны и ушел. Уже третья моя картина относилась к авторскому кино. В ней уже не было ничего публицистического.

- Вы довольно часто упоминаете слово «время». И не про один фильм говорили, что хотели создать «портрет времени». У вас с этим понятием особые взаимоотношения?

- Конечно. Предназначение документалиста - не только реконструкция воспоминаний, но и фиксация современности. И исполняет он его, как это ни обидно, вне зависимости от таланта. Фильм Герца Франца “Старше на 10 минут” - это осмысление, осознание времени. А фильм Ивана Ивановича Иванова о ...надцатом съезде партии не имеет никакого осознания, но для истории он столь же ценен и важен. Есть в этом определенная несправедливость. У документалиста счастливая миссия - он работает на века, и работа эта никогда не обесценится. При этом не важно, общие тенденции он покажет или детали.

- Что больше нравится зрителю - суть или детали?

- Конечно, детали. Но мне и общие вещи не менее интересны. Два года назад я делал фильм о возвращении космонавтов. Он, конечно, не вполне авторский. Но прежде никто столь скрупулезно не фиксировал эти моменты. Одна камера на космодроме, вторая в украинской деревушке, где космонавта ждет мать. Какие-то общие вещи я чаще делаю как продюсер, так проще. Хотя вольно или невольно при этом продолжаешь заниматься режиссурой. Я не монтирую, конечно, сам. На это просто нет времени. И при этом никогда не заявляю себя как режиссера, но того или иного влияния моего видения трудно избежать.

СУБЪЕКТИВНОЕ КИНО

- О влиянии. Вам не кажется, что документальное кино - одно из ряда самых больших обманов? Оно создает у зрителя впечатление, что он получил объективную информацию, между тем как подбором фактов тоже можно манипулировать?

- Очень часто можно услышать, как документалистов призывают к предельной объективности, а на самом деле главная задача документалиста быть предельно субъективным. Кино по определению манипулирует сознанием, с самого первого дня создания. Вспомните “прибытие поезда”. Сначала это кадры приближающегося поезда, а если бы камера развернулась на 180 градусов, мы бы увидели толпу встречающих. Кино - это в первую очередь то, куда смотрит автор, и именно поэтому оно всегда было и будет субъективным. Другое дело, что его субъективность может быть интересна миллионам или же для миллионов быть спорной.

- Как это - “спорной”?

- Если вы смотрите фильм, где главные герои начинают целоваться, и в этот момент думаете о том, каково же им это изображать, то это плохое кино. Плохая актриса, плохой актер, плохой оператор и плохой режиссер. Если начинаете членить - это просто плохое кино. Есть какое-то сомнение, дискомфорт.

- То есть вы стараетесь не доставлять зрителю дискомфорта?

- Я никогда не делал авторского кино с расчетом на благоприятное впечатление. Главное - реализовать свою концепцию, а зритель меня не интересует, за исключением, пожалуй, чисто технических вещей: грамотной работы оператора, постановки освещения и так далее. Это не значит, что мне наплевать на зрителя, что я им пренебрегаю. Просто не советуюсь. Моя цель - быть предельно субъективным. Только так я могу вступить в дискуссию с миллионами, только так я могу заинтересовать.

- Какой же фильм у вас наиболее востребован?

- Нельзя оценить однозначно. Один мой фильм, “Срезки очередной войны”, так и не был показан по телевидению в России, о чем я до сих пор жалею. Но зато его неоднократно показывали в Европе, он завоевал множество наград на фестивалях. А во Франции, когда отмечалось столетие кино, он вошел в двадцатку лучших монтажных лент. Если же говорить о рейтингах... Как мне сказали, у последнего фильма о Высоцком “Смерть поэта” рейтинги были сравнимы лишь с новогодним обращением президента.

- А какой бы вы выбрали сами?

- Больше года я снимал картину “Наша родина”. Проехал по всему миру и снял, как живут мои бывшие одноклассники из львовской школы. Эта картина отнимала у меня 70% моей энергии, а остальные 30% уходили еще на 50 фильмов, которыми я занимался. А по общественному резонансу все, скорее всего, будет наоборот. Смотреть ее, конечно, будут. Но это принципиально другой язык, для другой степени контакта со зрителем. Эта картина - кирпич в летописный кинематограф, в архив цивилизации. И она требует большего труда от зрителя. Понимаете, есть футбол - и есть шахматы. Футбол - прекрасная игра, ее любят миллионы, и там есть чем любоваться. А шахматный поединок для услады глаз не подходит. Нужно понимать и сопереживать, вести свою игру, чтобы оценить красоту хода, полет мысли. Ради этого и стоит заниматься кино. В любом жанре, не сочтите за снобизм, есть элитарное, а есть массовое. Серьезные вещи я снимаю примерно раз в два года - чувствую свои биоритмы. Но помимо этого занимаюсь тысячью разных дел - премиями, интернет-проектами, продюссированием. А есть люди, которые пять лет снимают одну картину. И когда я им звоню и приглашаю в чем-нибудь поучаствовать, а мне отвечают отказом, я искренне не понимаю, чем они заняты. Как они могут существовать в промежутке между фильмами? Это просто свойство характера - не могу сидеть без дела.

ТВ: СНАЧАЛА ШАБЛОНЫ, ПОТОМ РАЗВИТИЕ

- Так вы и оказались на телевидении?

- Я исповедую принцип “Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе”. Передо мной стояла вполне утилитарная задача - показать людям хорошее документальное кино. И я помню мой разговор с Константином Эрнстом, лет десять назад. Тогда он мне сказал: «Я это делаю потому, что знаю, что за это потом мне поставят памятник». А теперь на ОРТ показывают двести-триста документальных фильмов в год, причем добрая половина делается самим каналом. Другое дело, что мне это кино не совсем симпатично.

- Чем же?

- Все это кино делается по стандартным кинематографическим лекалам. Не развивается язык. Эксплуатируется только то, что было наработано до того. Мы говорим “стиль “Би-би-си”, который на “Би-би-си”, к слову, уже лет десять как отсутствует. А мы к нему только приходим. На рыночном пространстве документального кино мы... не сказать, конечно, что последние, но даже не в первой пятерке. Я не отношу себя к квазипатриотам. Но картина о Кремле создана немцами. Разве можно представить себе, что в Германии в национальный праздник будут смотреть зарубежную картину о Бундестаге? Суть в том, что российское телевизионное документальное кино существует по не нами созданным лекалам.

- И чьи это лекала?

- “Би-би-си”, “Дискавери”. А тем временем на том же “Би-би-си” уже несколько лет как вовсю идут так называемые “дока-соуп”» - реальные сериалы. Созданный в 2001 году “Откройте, милиция” - первый опыт документального сериала в нашей стране. Потом был “!Россия. Начало”.

- А что еще вас не устраивает в положении современного отечественного документального кино на телевидении?

- В свое время телевидение определило: хорошо идет история. Теперь можно до бесконечности переключать с канала на канал - везде Берия, Сталин, Хрущев... И кроме истории нет ничего. Страна погрязла в ретроспективном самокопании. Нет кино о современности - его в лучшем случае 3%. И при этом вся эта история делается по одному шаблону, не развиваясь. Хотя нет, теперь прибавили второй шаблон - телевизионную документальную передачу с реконструкцией. А их, уже существующих, с десяток. И вот только когда исчерпаются все шаблоны, начнется развитие. У нас много креативно сильных авторов.

- Но фильмов нужно много, а если все будут снимать картины по пять лет...

- Но именно эти люди развивают кино, его язык! Их смелые разработки потом используются в фабричном производстве. Так же, как наша повседневная одежда восходит к творениям “от-кутюр”.

- С каким сложностями вам пришлось столкнуться на телевидении?

- Их было много. И одна из самых главных состояла в том, что я не понимал саму природу телевидения. В свое время меня шокировал один факс с первого канала. Я предложил на декабрь показ картины “Лодочник”, о жизни Ганга глазами лодочника. А мне прислали факс: “Уважаемый Виталий, все хорошо, картина великолепна, но нельзя ли найти другую, чтобы на улице в ней шел снег?”. Это я теперь понимаю, что у программистов свой подход, свое представление о передачах. И, если хотите, иногда своя мода. У ТВ свои законы. С которыми вполне можно продвигать хорошее кино. Тут можно согласиться, не уступив. Например, показать “Хлебный день”. О том, как бабушки в деревне в день привоза хлеба забирают его из вагона и идут по снегу домой. Я не против таких конфликтов. Безразличие гораздо хуже. Ведь до 1995 года документального кино на телевидении вообще не было.

РЕЗОНАНС

- Вы снимали много фильмов о политиках. Почему?

- Я не член партии «Единая Россия» и не очень большой фанат Путина, и некоторые его поступки оцениваю критично. Но это же очень интересно: был человек - и за один миг стал президентом. Мы начали снимать эту картину без согласования с героем. Я хотел снять фильм о его детстве. В течение месяца пообщался почти со всем его окружением, а потом меня пригласили на личную встречу с президентом, где я и предложил ему идею этого фильма.

- Говорят, после вашего фильма о теле Ленина на вас обрушился шквал возмущенных писем.

- Да, было и такое. Я получил целую пачку писем, половину из которых даже прочитал. В некоторых оглашались смертные приговоры. “Приговариваем к смертной казни, но, к сожалению, не можем привести приговор в исполнение прямо сейчас”.

- Все анонимные?

- Нет, на некоторых были обратные адреса. Первым порывом было сходить, посмотреть на этих людей, но потом это прошло. Скорее всего, это нездоровые люди. А я никогда не доказывал, что мое кино хорошее.

- Это была самая сильная реакция на ваш фильм?

- Все мои фильмы имели резонанс. Даже самые, казалось бы, неожиданные. “Частные хроники” - это арткино. Даже арткино в квадрате, сказал бы я. Но на него мне принесли целую папку откликов, сорок полноценных рецензий... Оно несколько раз было показано по телевидению. Его показало ОРТ. А потом повторило через десять дней. Причем была весьма любопытная история. Повтор был в день выборов. В 22 часа заканчивается голосование в Москве, в 23 - в Калининграде, и после этого объявляют первые результаты. “Частные хроники” были показаны в этом промежутке, и объявление первых результатов отложили на полчаса, до конца фильма.

- Какая картина была самой тяжелой?

- Это всегда последняя. Я могу рассказать о самой легкой. Я долго предлагал сняться Валентине Леонтьевой. Она думала и однажды позвала к себе домой. Пять часов я один снимал ее двумя камерами. Картина прошла с огромным успехом, получила премии, хотя вся она была в материале, в рассказе героини.

- Есть ли у вас давние неосуществленные творческие желания?

- Нет. У меня всегда есть возможность реализовать свою идею. Если не как режиссеру, то как продюсеру. Говорят, Дюма так писал. Но я не оставляю подписи, потому что против системы литературных “негров”. В свое время я снял “Бродвей. Черное море”. Фильм получил восемь наград, но все равно оставил чувство неудовлетворения. И тогда я отдал его молодому режиссеру, и он сделал революционную работу “Дикий, дикий пляж”. Она идет шесть часов, и за ней охотятся все фестивали мира.

- В таком случае - какой своей работой вы полностью удовлетворены?

- Своими детьми. У меня две дочери, Полина и Ника. Одна учится во МХАТе, вторая - во ВГИКе.

Беседовала Полина САМОЙЛОВА
Фото Николая ФЕДОРОВА