Кажется, что во Льве НОВОЖЕНОВЕ уживается множество людей. Он эрудирован, интеллигентен и в то же время близок простому народу, озабочен его проблемами. Наверняка практически все смотрели телепередачи с его участием - “Времечко”, “Сегоднячко”, “Тушите свет” и многие другие,
не только развлекающие передачи, но и действительно помогающие людям. Отличительная черта большинства проектов Льва Юрьевича - это социальная проблематика, вплотную сотрудничающая с иронией. Чем же сегодня живет известный телеведущий и журналист? С главным героем “Времечка” побеседовал корреспондент “Солидарности”.



МАРШРУТЫ МОСКОВСКИЕ...


- Лев Юрьевич, расскажите, пожалуйста, о своей молодости.

- Родился в Москве, в районе Таганки, рядом с Рогожской заставой, в 1946 году. Это уже исчезнувшая Москва. За то время, что я живу, Москва уже несколько раз исчезала - и исчезала практически на сто процентов. А сейчас исчезает в очередной раз. Так что можно сказать, что я, не выезжая из Москвы, жил в нескольких, непохожих друг на друга, городах. Родители мои были весьма молоды, еще студенты, поэтому я много перемещался. Одна бабушка - в Пятигорске, другие бабушка с дедушкой - в Восточной Пруссии, только что завоеванной Красной Армией. Еще Харьков и Брянская область...

В то время, когда отец окончил институт, найти работу в столице было непросто. Все это связано с разными историческими событиями в то наше время: “дело врачей”, борьба с космополитизмом... Людям определенной национальности устроиться в Москве было очень сложно, почти невозможно. Да и вообще практика тех лет - распределение: москвичи уезжают из Москвы, что сейчас труднопредставимо... Отец начал работать в газете “Брянский комсомолец” ответственным секретарем. И в моей жизни возник еще один город - Брянск. Я там не был с тех пор, но во сне ночами очень часто по нему путешествую. Как и Москва, Брянск - город моего детства. Люди, родившиеся и живущие в Брянске, говорят мне, что не нужно туда сейчас ехать. Там тоже все уже другое, все перестраивается. Пусть уж останутся детские воспоминания...

А юность протекала примерно в этих местах (в районе станции метро “Беговая”. - А.К.). Я понял, что к концу жизни все закольцовывается... “Все возвращается на круги своя”. Эти слова Экклезиаста имеют буквальный, прямой смысл. Я встречаю людей, которых не видел лет сорок, захожу в места, где давно не был, и со мной происходят разные истории, которые случались со мной в детстве и юности. Такое вот дежавю. Аэропорт, “Динамо”, Сокол, Беговая... Примерно здесь прошли мои отрочество и юность. А вообще в Москве многие десятки таких мест, где я жил, работал, гостил, учился или лечился. Для меня другого города, кроме Москвы, нет. Даже Брянск для меня скорее виртуален. Это все равно не мой город. Да и про Москву уже трудно сказать, что этот город мой. Я чувствую, как она уплывает из рук и принадлежит скорее уже каким-то совершенно другим людям.


- Какие у вас в Москве любимые места?

- Я знаю, есть такой синдром - синдром человека, приехавшего завоевывать Москву. Этот человек ставит перед собой ряд всяких целей: угнездиться здесь, обрести семью, дом, друзей... И поселиться в центре. Люди, приехавшие из регионов, если имеют возможность, стараются купить квартиры на Бронной, на Арбате, на Покровке... В центре удобно жить. Все доступно в режиме пешеходной прогулки.

Но мне нравится окраина. Для меня окраины хранят какие-то тайны, загадки. Смотрю на термитники новостроек, представляю себе за окнами жизнь, любовь, семью, детей. У меня тоже есть опыт жизни на окраине, мы жили в Матвеевском и в районе Царицына. Останкино уже не окраина, но когда я там жил, это было практически предместье.

Мне нравятся Царицыно, Ботанический сад. Помню, садишься в центре на троллейбус, 3-й или 13-й (а может быть, и оба) шли от “Детского мира” через всю Москву. Садишься в центре, а выходишь у Ботанического сада. Там другой воздух, пахнет розами, особенно весной. И как-то на душе веселее становится.

Незабываемы прогулки в Царицыне. В том, еще не отреставрированном - я против всего этого новодела. Развалины, недостроенный Баженов дворец, поросший травой и бурьяном, - они мне больше нравились, чем вся эта приглаженность.

Жутко не люблю толпу как таковую. В центре все время все толкутся, все стремятся сюда приехать. А мне нравится, чтоб народу было поменьше и чтобы он был попроще.

В Бабушкине жил, там тоже всякие парки. И невдалеке ботанический сад, если по улице Кашенкин луг пройти (очень мне это название нравится). Если войти с этой улицы в ботанический сад, то можно выйти с другой стороны - через несколько километров. Совершенно потрясающие прогулки! Уникальное место. Аллеи, деревья, неведомые кустарники, какие-то маленькие озерца, пруды...
Матвеевское тоже было место весьма загадочное. Не знаю, как сейчас... Там рядом ближняя дача Сталина, овраг... Наверное, его уже и нету. Если перебраться через овраг, можно было очутиться в Очакове. Дом ветеранов кино, какой-то роддом... Матвеевское всегда славилось своим “круглым домом”. Есть в Москве два таких удивительных сооружения, и один из них в Матвеевском. Рядом электричка. Вообще присутствие электрички рядом с домом на меня действует умиротворяющее, когда где-то чуть вдалеке она гудит, посвистывает... Вроде живешь в большом городе, а это все создает атмосферу деревни. Хотя Москву всегда называли “большой деревней”. Сейчас она уже меньше становится похожей на деревню. Город стал очень урбанизированным, уже без примет старой, барской, усадебной, расслабленной Москвы, очень зеленой... Зелени сейчас все меньше и меньше. Кругом эстакады, улицы, какие-то развязки, множество машин... Город отчуждается от человека.

Всю жизнь работал, в основном в газете и на телевидении. В юности - на заводах разных. На чугунолитейном, на каких-то других, на железобетонных комбинатах... Но я уже все заводские навыки забыл. Как говорит жена: “Ты даже гвоздя вбить не можешь”. Видимо, я с юности получил отвращение к вбиванию гвоздей. Хотя теоретически умею это делать, но жутко не люблю.


ТРУДЫ ПРАВЕДНЫЕ


- Вы ведь еще работали реставратором памятников?

- Был у меня такой период, когда я с очередной работы ушел. Из еженедельника “Литературная Россия”, где я доблестно трудился. Тогда это был мой личный рекорд “долгожительства” на одной работе. По-моему, четыре года. Я гордился, что продержался такой длинный срок. И мой друг Виктор Михайлович Коклюшкин, ныне известный юморист, предложил меня в контору, где он подвизался.

Полное название этой организации: “Производственное бюро по охране и реставрации памятников истории и культуры Московской области при Управлении культуры Мособлисполкома”. Мы там в основном баклуши били, ну, во всяком случае, что касается меня. Были люди, которые действительно любили это дело и вносили какой-то полезный вклад. Но в основном занимались другими вещами. Один стихи писал, другой - прозу, третий занимался антиквариатом, четвертый реставрировал стулья... Все они были по образованию историки или филологи, это был своеобразный круг людей. Располагалась контора тоже в удивительном московском месте - Серебрянический переулок, практически на набережной Яузы. Там многие из старых домов еще сохранились. И там я проработал два года. У нас были оплачиваемые командировки-однодневки по области, такой дополнительный заработок, приварок: Кашира, Дмитров, Нарофоминск, еще много мест...

Сейчас многое утрачено или находится в плачевном состоянии... Это огромный и малоизвестный широкой публике мир - мир памятников истории Московской области. Я сейчас рядом с таким памятником живу. Так, с первого взгляда, и не скажешь, что этот дом имеет какое-то значение. Мы видим только жалкие остатки. На самом деле этот дом принадлежал одному князю, родственнику Льва Николаевича Толстого, и там Толстой бывал и писал. Дом не сносят (он под охраной), а привести в порядок - денег нет. В России всегда ни на что нет денег. Есть и люди такие, у которых никогда нет своих сигарет, спичек, часов... Среди государств Россия напоминает такого человека. На памятники денег нет, на детские дома денег нет, на культуру денег нет... И вот она постоянно спрашивает: “А закурить есть?”, “А сколько времени?”, “А можно куснуть твой бутерброд?”


- Где вам больше нравится работать - в прессе или на телевидение?

- Я с полной откровенностью могу сказать, что у меня было 13 счастливых лет в “Московском комсомольце”. Хотя и до того было неплохо. Вообще мне как-то везло с работой, везде были замечательные люди. Лет 25 - в прессе, 14 - на телевидении... Я сейчас пенсию получил - 6380 рублей, так мне говорят: “Какая у тебя большая пенсия!” В общей сложности 46 лет я отработал, и мне, в принципе, везде было неплохо.

На телевидении, для того чтобы что-то сделать, что-то сказать в кадр, просто войти в студию, приходится себя заставлять. Нужно с массой людей сохранять хорошие отношения. Их много: и гример, и звукорежиссер, и редакторы, всякие технари, операторы, администраторы... Очень многое зависит от контекста. Пишущий человек может вообще никого не знать в редакции, он может даже не подозревать о других, что они пишут, как живут. И каждому хочется работать в престижном издании, типа “Коммерсанта”... На телевидении же контекст не ограничивается рамками телеканала, а важно, в какой ты передаче. У меня никогда не было, чтоб кто-нибудь сделал передачу, а потом сказал: “Лев Юрьевич, вот мы такую-то передачу сделали, мы ее вам дарим, ведите ее”. Чтобы вести какую-либо передачу на телевидении, я должен был с нуля начинать новый проект, а это и тяжело, и мучительно. Далее возникает коллектив, за который ты должен отвечать, которым ты каким-то образом должен руководить. Вникать в их проблемы - кто запил, у кого ребенок заболел... Машины - сломались они, не сломались; сняли сюжет или не сняли, или сняли, но не так. Потом объясняться с начальством... Это головная боль, которой я в газете не знал. Там это были не мои проблемы, а головная боль типографских ребят.

До определенного момента на телевидении было неплохо, скажем так, до разгона НТВ. Еще накануне было нехорошее предчувствие, уже портилась атмосфера. Потом начались какие-то проблемы. Работать на телевидении действительно сложно - куда тяжелее, чем в газете. Уходит больше сил, как физических, так и моральных.


МИФИЧЕСКОЕ НТВ


- Из-за чего развалился тогдашний НТВ, и какой телеканал, на ваш взгляд, занял его нишу?

- Нишу НТВ никто не занял. Я не уверен, что такая ниша вообще существует, ее и не было. Из-за чего... Там были общеполитические причины, были частные. Как всякое удачное предприятие, оно начало разваливаться параллельно с развалом той политической системы, которая была. А она начала разваливаться в силу внутренних противоречий, потому что в каждом удачном предприятии начинается сведение счетов, начинают меряться амбициями, авторитетом. Это были внутренние причины, которые перевернули тот корабль, к тому же он налетел на рифы. Пока капитаны на мостике выясняли отношения, они забыли о самом корабле. И были объективные исторические причины, потому что та страна, о которой мечталось, проект этой страны не состоялся. А НТВ было телевидением не той страны, которая была реально, а той, которая должна была бы быть, но которой не случилось. Поэтому НТВ не могло существовать вне исторического контекста, вне исторической реальности.

Телевидение - это другой формат. Как, например, посмотришь на женщину или на мужчину и видишь, что хватило денег на дорогую шляпу, а все остальное к этой шляпе не подходит - совершенно не в том стиле, ботинки драные, пальтишко худое. Это выглядит дико. И так выглядело, наверное, НТВ - дорогим аксессуаром в убогом гардеробе страны. И крах этого телевидения был неизбежен. Оно вступило в противоречие с самим собой, с Кремлем и со всеми остальными структурами...

Сейчас все встало на свои места. Этот персонаж шляпу отбросил, оделся во все рванье, в котором и должен ходить, которое ему пристало.
На Первом канале бывают фильмы хорошие, но они бывают глубокой ночью, когда только горстка зрителей не спит. Люди, склонные к размышлению, страдают бессонницей. Как известно, меньше знаешь - крепче спишь. И специально для таких на Первом показывают хорошие фильмы. Люди эти очень благодарны, потому что бессонница - страшная вещь.

Кто может, покупает себе спутниковые “тарелки”, там тоже передачи интересные бывают. Поэтому много знают и плохо спят те, кто зарабатывает достаточно, чтобы купить себе “тарелку”.

Попал я на телеэкран уже зрелым человеком. Мне было 46 лет, и я не знал, как все это работает, крутится, вертится. Как сейчас говорят, был полный лох. Меня было очень просто обмануть. На телевидении же все время все обманывают друг друга. Начинается старая песня про то, что ничего нет: монтажа нет, камер нет, микрофонов нет, телесуфлеров нет... Благодаря 15 годам работы на телевидении я понял разные вещи, которые бы никогда не понял, работая в прессе.

Например, мне стал ясен феномен итальянского неореализма, фильмов 50-х годов, всяких там “Похитителей велосипедов”. Неореализм возник от бедности. Денег не было на высокобюджетные фильмы. Черно-белая пленка, допотопные камеры, однако потрясающая реальность вокруг. Фантастическая реальность, в которой даже не надо было играть, а надо было жить. Там были суперзвезды, круче которых, я считаю, никого и нет. Типа Анны Маньяни (сыграла главную роль в фильме “Мама Рома”. - А.К.). Я этих звезд встречал, видел, они так же жестикулируют, так же разговаривают - как на экране, так и в жизни. Они этим живут. Так и возник неореализм.

Из нашей телевизионной бедности и той бедности, которая нас окружала, и благодаря сложившимся обстоятельствам, в том числе историческим, возникла программа “Времечко”. Это тоже своего рода телевизионный неореализм. Мы снимали не какие-то “информационные сюжеты”, а сюжеты про реальную жизнь. Житейские сюжеты. Еще не наступила эпоха гламура, когда все должно быть красиво, в глянце. А когда у тебя ничего нет, денег нет, тебе приходится включать мозги, придумывать, как же выйти из этого ужасного положения и не пропасть. Выжить. Вот из этой стратегии выживания и рождались подобные программы.


ПРОГРАММА ВЫЖИВАНИЯ


- За счет чего, по-вашему, “Времечко” сразу приобрело репутацию народной программы? Своей в доску для всех.

- Тогда такой штамп еще не сложился. Это сейчас его употребляют направо и налево - “народная программа”, “народные новости”, а тогда это был такой неологизм.

На самом деле все очень просто: когда тебе рассказывают про тебя, тебе сразу становится интересно. То есть, конечно, людей интересует, как живут власть имущие или богатые звезды. Но всегда успех ожидал тех творцов, которые рассказывали человеку про него самого.


- Во времена “Времечка” вам задавалось много вопросов. Какие-то запомнились?

- У страны были одни и те же вопросы. Самый главный касается коммунального хозяйства: трубы текут, толчок не работает, крыша прохудилась. Это главный русский вопрос. В конце концов это дошло до людей, которые у нас сейчас у власти, и они сформулировали все это как реформу ЖКХ.

В начале 90-х годов был водопад звонков, и редактору приходилось их отсеивать, потому что главный упрек программе “Времечко” и ее создателям был такой, что мы - “программа протекающих крыш”. Тут, дескать, вопросы мироздания, которые надо решать, а мы - про какие-то текущие трубы, крыши, разбитые лестницы. Жаль, что я не имею сегодня возможности встречаться с критиками нашей программы, которые теперь занимают видные места, и сказать им, что все опять же пришло к тому, что ввели реформу ЖКХ.

Но телевидение в большей степени, чем газета, научило распознавать фальшь, отличать ее от подлинного, потому что, в принципе, сама природа телевидения не терпит фальши. Картинка все показывает. Правильно сказал поэт: “Мысль изреченная есть ложь”. А картинка врать не будет, даже с помощью ухищрений со светом и обработки кадров. Вы все равно увидите то, что есть на самом деле.


- Кто придумывал знаменитые времечковые афоризмы?

- Сначала свои давали, а потом стали использоваться авторов. Подписывались “Времечком”, Боря Гуреев озвучивал. Были и мои афоризмы в свое время. Я никогда их специально не писал, но если они рождались сами собой, я записывал, многие даже опубликованы. Например, один из них: “Старость - это когда из ушей начинают расти волосы”.


КНИГИ РАЗНЫМИ БЫВАЮТ


- У вас вышло несколько книг, а какую литературу вы сами предпочитаете?

- Я думаю, что люди смотрят кино и читают книги по двум основным причинам. Первая причина: люди хотят забыться, отвлечься от того, чем они занимаются постоянно. Это похоже на то, как если, например, у тебя зуб болит, а ты вместо того, чтобы идти к врачу, анальгин принимаешь. Или - стоишь в очереди и хочется скоротать время, развлечься. Так что если рассматривать жизнь в целом как очередь куда-то, на тот свет, скажем, то есть литература, которая помогает с интересом переждать эту утомительную очередь. Но в самой этой стратегии заключается отрицание жизни как таковой. Потому что когда ты читаешь такого рода литературу, ты не живешь. Или живешь какой-то чужой жизнь, выдуманной. Ты отрекаешься от собственной жизни, которая тебе подарена на очень короткий отрезок.

Но это один вид зрелища, один вид литературы. А есть другой, которым люди все чаще пренебрегают, но он пока существует. Он тоже помогает скоротать время, но обладает еще одним эффектом: помогает тебе самому ответить на некоторые вопросы, на вопросы к себе самому, к жизни. Помогает понять себя самого. Конечно, этот вид литературы и зрелища сегодня все менее востребован, но вопрос, тем не менее, остается: что такое наша жизнь? Утомительная очередь, которую мы можем скрасить каким-то образом? Или все-таки нечто такое, что требует объяснения и что надо использовать каким-то другим образом, более продуктивным? Как говорил классик советской литературы Островский, “чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы”. Но сегодня этот вопрос висит в воздухе, и один вид творческой деятельности находится в противоречии с другим.

Вот беру книгу. Их же много, не то что раньше, когда сдавали макулатуру и получали детективы. И каждый раз, беря такую книгу в руку (а я привык читать и продолжаю читать), я стараюсь понять для себя, зачем я это читал. И таких книг большинство. Но есть книги, которые самим своим существованием говорят: нас надо прочесть во что бы то ни стало.


- Какие подобные книги вы могли бы назвать?

- Безусловно, я будут здесь банальным и, наверное, повторюсь, но я и не пытаюсь никого удивить оригинальностью суждений: конечно, прежде всего - это русская классика. Тут никуда не денешься. Но внутри этой классики есть любимое, особо востребованное в данный момент. В разные моменты жизни это разные книги. Сегодня это может быть Чехов. Потому что человек меняется с годами, и восприятие книг тоже меняются, начинаешь видеть их другими глазами. Перечитываешь Чехова и видишь, что раньше ты читал какого-то другого автора, а не того, который сегодня перед глазами. Это может быть и Лесков - кто угодно.

На этом пути очень много открытий. Всем нам известный с детства Чуковский совсем неизвестен как автор потрясающих дневников, они только что вышли. Совершенно фантастическое чтение! Мы живем во время открытий того, что существовало давно, но было не опубликовано. Я вчера слушал Радио “Свобода” (мне очень нравится эта радиостанция, как журналист я считаю ее одним из самых качественных разговорных радио). У них был материал Габриэля Гарсиа Маркеса, неизвестного нам в качестве журналиста, мы его знаем только как писателя. Они раскопали очерк, который он написал, побывав в 1957 году в Москве - как участник фестиваля молодежи и студентов. Очерк называется “22 400 000 квадратных километров без единой рекламы Кока-Колы”. Они читали совершенно фантастические цитаты из этой работы тогда еще молодого колумбийского журналиста. Как он посетил мавзолей Ленина. Каковы его впечатления от Советского Союза... То есть происходит много открытий в том, что нам якобы было известно.


ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ

- Как родилась программа “Тушите свет”?

- Это все замечательные ребята из студии “Пилот”, которой руководил Татарский, - Ростислав Кривицкий и Владимир Неклюдов. Необычайно талантливые продюсер и автор. Лучше я не встречал.


- Это было “Спокойной ночи” для взрослых?

- Так ее называли. Это была замечательная сатирическая передача. На самом деле очень острая передача. И ребята, которые ее делали, - осведомленные, компетентные люди, настоящие профессионалы и в политике, и в журналистике, и в юморе, - оказали мне большую честь, пригласив меня. Они меня потом познакомили с журналом “Красная Бурда” (Екатеринбург). Это был лучший юмористический журнал страны, о котором знала кучка людей, у него тираж был всего 5 тысяч экземпляров. Но я сейчас перечитываю старые номера за 1996 - 97 годы и не могу удержаться от смеха, показываю молодежи, своим детям. Все смешно, актуально. Это был приятный момент телевизионной моей жизни. К сожалению, довольно краткий.


- Вы собираетесь еще делать проекты на телевидении в ближайшее время?

- Как получится. На том телевидении, которое сейчас существует, я себе применения не вижу. Если будут интересные предложения - тогда да. Я никогда не занимался работой, которая была бы мне неинтересна. Чем и горжусь.

Беседовал Александр КЛЯШТОРИН
Фото Николая ФЕДОРОВА