Песни на стихи Виктора Пеленягрэ исполняют практически все звезды нашей эстрады - от Ирины АЛЛЕГРОВОЙ до Михаила ШУФУТИНСКОГО. Они звучат и по радио, и с экранов телевизоров. В России вряд ли найдется человек, не слышавший песни “Как упоительны в России вечера” или “Назови меня тихо по имени”. Виктор Пеленягрэ известен и как основатель поэтического ордена куртуазных маньеристов, и как автор мистификации “Эротические танки”, ставшей настоящим российским бестселлером конца прошлого века. С поэтом-песенником встретилась корреспондент “Солидарности” Наталья КОЧЕМИНА.

КРИМИНАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ

- Когда ты впервые понял, что станешь писать песни?

- Однажды, в далеком детстве, я ехал в электричке. Помню, напротив меня сидел какой-то человек, показавшийся мне почему-то очень страшным, и даже зловещим. Неожиданно он наклонился и спросил: “Ты слышал песню “Латка”?”

Эта полублатная песенка тогда была очень популярна. “Слышал”, - говорю дрогнувшим от волнения голосом. И вдруг он заявляет гордо: “Так это я написал!” И я понял, что передо мной сидит великий человек. До сих пор не знаю, может быть, он сказал неправду. Но я понял тогда, что человек, написавший песню, которую знают все - велик. И подумал, что хочу именно этого. Спросить однажды у случайного попутчика, знает ли он песню, услышать “да” и с гордостью признаться, что ее автор - я. Но первая песня была написана только в 17 лет, по случаю школьного вечера, посвященного дружбе с Кубой. Она всем понравилась.

- Но после школы ты выбрал профессию, очень далекую от написания песен...

- Да, я учился в ПТУ, я же не интеллигентный мальчик. Просто притворяюсь интеллигентным. И был бы я каменщик-монтажник. У меня четвертый разряд, между прочим! У Героя Социалистического Труда Злобина, был такой, - пятый разряд, а у меня, Виктора Пеленягрэ - четвертый! Представляешь, как я скакнул ввысь! Мог получать 300 рублей! Это ж на сегодняшние деньги три, нет, пять тысяч долларов! По окончании ПТУ мог бы через пару лет квартиру в столице получить. А группа у меня была будь здоров! Двое моих однокашников сели за вооруженный грабеж, трое за изнасилование, один за убийство, а остальные по мелкой хулиганке пошли. Там такие были орлы! Драка, поножовщина - это было в порядке вещей!

- И ты дрался?

- Конечно, а как же! Вот допустим, улица Плещеева идет на улицу Пришвина! Если поднимаются плещеевцы, то есть мы, против пришвинцев, то должны были идти все! Чтобы отличить своих от чужих, мы раздевались по пояс, даже зимой. Берешь ремень с пряжкой и выходишь на тропу войны. Если описать все, что тогда творилось - о драках, о Наташке Сысоевой, королеве красоты моего рабочего прошлого, это был бы бестселлер! Когда-нибудь я так и сделаю, просто опишу, даже придумывать не надо будет...

Весело было, но я ушел из ПТУ, потому что надо было рано вставать. Отучился год и позорно ретировался в калужский педагогический институт, предварительно подделав документы. Думаю, мне правоохранительные органы простят преступления против человечества... Дело было так. В секретариате ПТУ работала моя, ну, любовь, скажем. Я был доверчивый мальчик, но уже тогда знал, что бывают важные бумажки. Попросил у нее поставить на нескольких из них печать - так, на всякий случай. Бумажки пригодились. Оказалось, что по окончании ПТУ, в педагогический институт можно было поступить только при наличии диплома со всеми пятерками. Я был очень ленивый мальчик, и с отличием заканчивать не стремился. Я диплом подделал. А 4-й разряд мне достался по блату, от любящего меня замдиректора.

- Ну и шел бы сразу в литературный...

- Я знал, что мне нужно какое-то филологическое образование. В “педе” продержался четыре года, окончил его и тут снова вспомнил свое криминальное прошлое: подделал документы и проигнорировал распределение. Помню, по всесоюзному радио, которое слушали 250 миллионов, объявляют: “Дети, не ждите учителей”, и перечисляют наши фамилии. “Эти выпускники педвуза сбежали с распределения”. Нас долго искали. Нас очень ругали. Ну, это еще мелочи... Вот если бы вы знали, как я бегал от армии! Скажу одно - бравый солдат Швейк отдыхает! Я косил так: приходил в военкомат, говорил, мол, возьмите меня в армию, хочу сгореть в танке, как мой брат! И не брали.

ПРОБИВНАЯ СИЛА ТАЛАНТА

- Я вернулся в Москву и поступил в Литературный институт. Знаешь, когда я поступал, то считал, что там все гении. Поступил и понял, что гений здесь один - я, и был потрясен. Потом, курсе на третьем, решил, что гений еще и Пушкин. Еще через пару лет я думал, что гений, пожалуй, теперь не я и Пушкин, а Пушкин и я. Теперь я понимаю, что гений только Пушкин. После института гениальный я понял, что первую книжку издам, только если пересплю с дочерью издателя или с женой главного редактора. И то при условии, что ей это понравится. Но бог миловал.

- Твои книги издавались и в перестроечные восьмидесятые, и в смутные девяностые. Как тебе это удавалось?

- Я ни одной книжки не издал за свои деньги. Я всегда считал, что нужно приходить в издательство, брать издателя за горло и говорить: “Я великий человек, мне полагается гонорар!” Как говорил Маяковский - “приготовьте ваш портмоне!” И получалось!

И в этом я не был одинок. Успешно издавались книги моих соратников по ордену куртуазных маньеристов - ордену последнего великого поэтического течения XX века, придуманному мной 22 декабря 1988 года. Среди нас был и Андрей Добрынин, и Вадим Степанцов (лидер группы “Бахыт-компот”), и Дмитрий Быков, который впоследствии стал репортером, и Константэн Григорьев. Кавалеры ордена были самыми интересными поэтами конца XX века, из новой волны. И нашумели мы - будь здоров! У нас были концерты, у нас было все! Мы выпускали кучу книг, у меня сейчас издано уже двадцать. Причина моего и общего успеха куртуазных маньеристов проста - мы были талантливы. А когда талант выплескивается наружу, ты заряжаешь женщин своей гениальностью, начинаешь нравиться мужчинам и волновать умы несовершеннолетних. Мне жаль, но орден просуществовал только пять лет, потом я ушел. Теперь куртуазный маньеризм - это я.

О ПЕЛЕНЯГРЭ И ПЛАГИАТЕ

- Среди куртуазных маньеристов были одни кавалеры, это был мужской орден?

- Ну почему, у нас был институт послушниц. Были очень талантливые девушки. Обо мне написано несколько книг, одна из них написана послушницей, кавалерской дамой, она называется “Жизнеописание негодяя”. Могу рассказать одну историю из этого творения: “Пеленягрэ и Шварценеггер никогда не видели друг друга, несмотря на то, что их фамилии происходят от “нигер”, их разделял океан. В то время как Пеленягрэ, демонстрируя свое творчество перед своей поклонницей, спрашивал: “Ну как, похож я на Шварценеггера?”, в пыльном Нью-Йорке Шварценеггер яростно рвал свои рукописи, повторяя: “Никогда мне не быть таким, как Пеленягрэ!” Обо мне написано несколько романов! Не знаешь? Ну, ничего, я встречал еще более невежественных людей! Вот, как там его? - “В поисках пентаграммы” или “Отстойник вечности”, где я главный герой.

- Бывший соратник по ордену Вадим Степанцов посвятил Виктору Пеленягрэ множество своих стихов, и не все из них, скажем так, лестного для тебя содержания...

- Он посвятил мне больше ста стихотворений. Но его позднее творчество меня мало интересует. Мне нравится ранний Степанцов. Веселый, когда он был товарищ и собутыльник. Потом, после поездки в Америку, где его зашивали от пьянства, у него что-то с головой случилось. Перестал писать хорошие стихи, и у него снесло крышу. А окончательно ее снесло после песни “Как упоительны в России вечера”.

- Помнится, в 2001 году Вадим обвинил тебя в плагиате. Мол, написав песню “А в чистом поле...” для группы “Белый орел”, ты украл у покойного поэта Андрея Туркина стихи...

- Это он говорил, выдавая желаемое за действительное. Я не краду, я цитирую. К примеру, в “Упоительных вечерах”, есть около пяти заимствований, которых никто не различит. Но это совершенно цельное стихотворение. У лауреата Нобелевской премии Томаса Элиота, например, вся поэзия шита белыми нитками заимствований, цитатами. Это не мешает ему быть признанным и знаменитым. Заимствования есть и у Шекспира, и у Пушкина, и у Лермонтова. Я могу привести тысячу примеров. Как говорил Сенека младший, “что украл - то мое”. Я бы написал большую статью под названием “Разбойники с большой дороги” и доказал, что вся мировая поэзия - это плавное перетекание стихов друг в друга. Гете сказал, старый разбойник Гете: “Песню ведьм” из “Фауста” я полностью украл у Шекспира. Зачем сочинять то, что уже придумано!”. А я полностью еще ни одной песенки не украл.

ВЕЛИКИЙ МИСТИФИКАТОР

- Мне всегда казалось, что гонорары у поэта, даже очень известного, невелики. Как же жил куртуазный маньерист Пеленягрэ, пока не стал популярным поэтом-песенником?

- Реальные деньги за свои песни я начал получать только в году 95-ом. Но и до этого не бедствовал. Дело в том, что я всегда знал, где заработать деньги. К примеру, однажды, в восьмидесятых, я за сутки “перевел” большую книжку с туркменского “прекрасного” поэта Какабая Кумрумрадова. Там были подстрочники на русском и названия. Потом оказалось, что у меня были соперники-переводчики, но Какабай посчитал, что мой вариант лучший. Он приехал ко мне в Москву, привез бурдюки еды, вина, и сказал, что я лучший, что я гений, и только я один понимаю его душу! Это был один из первых моих гонораров, я получил около 1700 рублей - огромная по тем временам сумма. Да я за десятку в ресторане бил зеркала, плевал в лицо метродотеля, и они еще кланялись и спасибо мне говорили!

- Теперь расскажи, как ты додумался до великой мистификации под названием “Эротические танки”?

- Я говорю своему издателю, что из своей фамилии сделаю прекрасную японскую. Переворачиваю ее - получается Рубоко Шо. Писал я это дольше, чем книгу Какабая, целую неделю, да и получил за нее только десятку. Помню, думаю: “Сколько же мне попросить за эту книжку? Трешку, что ли?” Думаю, трешку за книжку - нормально. Вразумил издатель, говорит: “Трешку?! Ты че, несерьезно!” И я попросил десятку. “Эротические танки” - это последний поэтический бестселлер России. Подумать только - триста тысяч экземпляров в 1991 году! Сейчас самый большой тираж - 6 тысяч. И это только у меня. Три тысячи - у Вознесенского, а у остальных всего по 200 экземпляров. А мистификация “Эротические танки” тогда разошлась полностью. У меня до сих пор нет ее первого экземпляра. Ее переиздали шеститысячным тиражом в 2001 году, но и его нет в магазинах. Кстати, после “Танков” я написал множество других мистификаций (не переводов!) - за итальянцев, французов, англичан.

- А что же критики? Никто не догадывался о твоем авторстве?

- Это были классные мистификации! Один из бывших литературоведов Ленинграда начал свою рецензию на один из моих “переводов” так: “Чтение этой книги доставляет мне едва ли не чувственное наслаждение”. Интересовались, конечно, спрашивали: “Вроде бы не было такого поэта?” Но я не терялся, открывал им “страшную тайну”: якобы была найдена неизвестная рукопись и так далее. И верили. Сейчас вышла последняя моя книжка “Неизвестный Барков”, тоже мистификация. Столько писал за иностранцев, что теперь и за русского написать захотелось.

- Я знаю, что ты и журналистом успел поработать?

- Я полгода был продажным журналистом в рубрике “Летопись отечественных рестораций” газеты “Московская правда”, и не стеснялся этого. Я обедал в самых красивых ресторанах этой страны, обещая их прославить, и мне еще за это платили! Это было прекрасное время, я общался с такими бандюками! Помню первый ресторан. Прихожу и говорю: “Ваш ресторан гениальный, пацаны!”. А там такие колоритные сидят хозяева... Но ваш ресторан, говорю, не знает никто. Вот “Максим” в прессе раскрутился, так и вам пора бы. А они говорят: “Сколько?” А я: “200 тысяч!” Это маленькие деньги тогда были, в девяностых оперировали миллионами. Но я подумал, что сейчас они меня будут бить. Объясняю, что в этот номер статью поместить уже не получается, он сверстан, только в следующий. Они говорят: “В этот!” - и предлагают дополнительный гонорар, четыреста тысяч. А я говорю: “Отлично, помещаем!” Вот такой я был продажный. Быть журналистом и не быть продажным - глупо. Если ты журналист - не строй из себя Новодворскую. Это я тебе как напутствие говорю, потому что кто не продается, тот не ест!

- Сейчас ты - автор многих песен, исполняемых признанными звездами нашей эстрады. И все-таки - не обидно, когда тебя называют “попсовым поэтом-песенником”?

- Меня лучше называть не поэтом-песенником, а столяром-краснодеревщиком. На самом деле песни не главное дело моей жизни, просто я так зарабатываю деньги. А главное дело - это стихи. Многие поэты-песенники на самом деле совсем не поэты. Они пишут тексты. И когда я занимаюсь тем же самым, то называю это “набегами на вражескую территорию”. За счет чистой поэзии никогда нельзя было прожить. За исключением небольшого периода советской власти, когда даже самый захудалый поэт мог спокойно жить на доходы от виршей о вождях. Не хочется гнить под забором как сотни моих коллег.

О ПЕСНЯХ И ИСПОЛНИТЕЛЯХ

- Теперь давай, спрашивай меня о песнях. Я же зачинатель колониального стиля нашей песенной культуры конца XX века! Начал с “Кубы”, а теперь у меня есть и “Порт Саид”, и “Притоки Катманду”, и “Гавайские острова”. Прежде пели о соловьиных рощах, или какую-нибудь чернуху по подвалам. А я о красивой жизни писал, от “А” до “Я”, от “Акапулько” до “Я вышла на Пикадилли”. И их исполнители, как и исполнители других моих песен, стали знаменитыми.

- Кто первым стал знаменитостью по твоей вине?

- Крылов. Ну кто такой был Крылов! Он ко мне пробился, и я полностью сделал его! Еще в 1986 году я написал ему песню “Бискайский залив”. Именно с ней, на программе “50 на 50” - предшественнице “Овации” - он взял первое место, оставив позади Женю Белоусова, Ларису Долину и всех прочих. Другая песня, которую он исполнял, пользовалась бешеной популярностью в начале 90-х. “Дева-дева-дева-девочка моя” - ее знают все. Я считаю, что это гениальное совмещение шансона и отечественной эстрады. А вот первой группой, с которой я начал работать, был знаменитый оркестр пролетарского джаза “Бригада С”. Кстати, песня “До свиданья, девочка, гуд бай!” для этой группы была написана мною на спор. Дело было так. Пришел я в гости к одному поэту. Спрашиваю: “Что пишешь?” А он: “Песню пишу!” Целый день писал! Ну и поспорили мы. Я говорил, что песни так долго писать нельзя, он не соглашался. Тогда я предложил пари. На бутылку вина поспорил, что напишу песню за 15 минут. И выиграл - уложился не в пятнадцать, а в тринадцать с чем-то.

- А вообще трудно поэту найти своего исполнителя?

- Критик, мелкий, ничтожный критик, не скажу его фамилию, назвал меня типичнейшим провинциалом, “пробивным”. Мне нравится это определение. Но только у меня никогда не было пробивных способностей. Я всегда плыл по течению, все, что со мной случалось, это случалось помимо моей воли. Помимо моей воли песня попала к Крылову. Я никогда не бегал к нему и не просил, чтобы он пел. Потом Лайма спросила Крылова, кто написал эту великую песню, и он сказал, что это я. Лайма дала мне свой телефон и попросила, чтобы позвонил. Это было в 92-ом. Так я этот телефон благополучно потерял и даже не делал попыток его восстановить. И она сама вычислила меня. Это было трудно, я не был прописан в Москве. А она вычислила и выбрала у меня несколько песен. Среди них была и “Я вышла на Пикадилли”. Потом, через Таню Макарову, (была такая девочка рыжая, пела песни) мои стихи попали к Игорю Крутому. Я очень люблю с ним работать. Игорь Яковлевич - человек слова. Потом песни попали к Аллегровой, и покатилась волна. То есть я сам никого не искал, все меня находили.
Только с группой “Любэ” у нас вышел “затяжной роман”. Мне очень нравится Шаганов Саша, пишущий для них песни. Меня всегда тянуло к “Любэ”, Матвиенко писал для них хорошую музыку. Но в 90-х я работал с группой “Скандал”, так что до “Любэ” я “дошел” только через 10 лет. Мы случайно пересеклись на “Песне года”, и я дал им слова. Получилась лучшая в XXI веке песня “Любэ”: “Назови меня тихо по имени”, известная по сериалу “Убойная сила”. Это был наш “первый блин комом”.

- А сам ты не собираешься в певцы податься? Сейчас многие авторы выходят на сцену.

- Я не очень люблю свои концерты, и не часто их делаю. Я не хочу напоминать Шаинского, или Симона Осиашвили, этих жалких паяцев. Правда, на дружеских вечеринках и тусовках могу спеть, вот совсем недавно пел на сцене подмосковного клуба свою гениальную песню “За нами Путин и Сталинград”. Кстати, для этой песни я сочинил сам и музыку, и текст. В последнее время я дурака валяю - пишу музыку. Прежде мне всегда казалось, что композитор должен сидеть за белым роялем, в белом фраке и сочинять. Потом я понял, что это ерунда. Сочинять музыку очень легко, так же, как и писать заметки в газету.

- Как поэт-песенник ты получил уже все возможные награды: победил в программе “50 на 50”, премии “Овация” и “Золотой граммофон”, стал финалистом “Песни года”, написал множество песен, которые знают все. К чему еще стремится поэт Виктор Пеленягрэ?

- Песен много. Количество песен уже за тысячу перевалило. Я однажды увидел список песен Леонида Дербенева и подумал: “Витек, вот и у тебя должно быть все нормально - и список песен, и признание. Чтобы говорили: “Вот идет монстр!” А награды... Мы как-то даже премию “Шансон” получили. Знаешь, я хочу государственную премию. Остальное, я понял, несерьезно. Сейчас пять “лимонов” Владимир Владимирович дает. Представляешь, пять “лимонов”! Так что я хочу государственную премию или Нобелевскую, там тоже неплохие деньги. А то дадут статуэтку какую-нибудь! Нет бы сказать: “На тебе деньги, Витек, на театр, на кино и на домино. А еще я точно знаю, чего не хочу. Не хочу стать политиком. Уход поэтов в политику обычно заканчивается плохо. Жизнь такая короткая, а ты взял вдруг да и стал депутатом! Представляешь?

Хотя было бы неплохо покататься на машинке с мигалками... Едешь по встречке, все тебя боятся. Хотелось бы пожить красиво, как депутат. Стихи не кормят, да и поят не всегда. А впрочем, что в моем возрасте успел сделать император Нерон? Он не изнасиловал еще своих племянниц, не поджег Рим и не удавился маленькой подушкой. У меня еще все впереди!


Белый орел “А в чистом поле”

Am Dm
Посмотришь на небо - там звезды одни
Am Dm
Мне гроздья салюта напомнят они.
G C
Кому-то напомнят они, может быть,
F E
Принцессы Дианы жемчужную нить.

Летят самолеты, плывут корабли.
Обломки Нью-Йорка в небесной пыли.
Вся жизнь проплывает как будто во сне.
А взглянешь на небо - там звезды
в огне.

Dm E Am
А в чистом поле - система “ГРАД”.
C Dm E Am
За нами Путин и Сталинград.
Простые ребята седлают коня.
Ну как там они на войне без меня.

Талибы считают последние дни,
А глянут на небо - там звезды одни.
Летят самолеты, плывут корабли.
Обломки Нью-Йорка в небесной пыли.
Вся жизнь проплывает как будто во сне.
А взглянешь на небо - там звезды в огне.

А в чистом поле - система “ГРАД”.
За нами Путин и Сталинград.
А в чистом поле - система “ГРАД”.
За нами Путин и Сталинград.
А в чистом поле - система “ГРАД”.
За нами Путин и Сталинград.

Soldaten, feuer! Spazieren “GRAD”.
Wir liben Putin und Stalingrad.
А в чистом поле - система “ГРАД”.
За нами Путин и Сталинград.