Артхаус с видом на море

Несколько лет назад публиковал в “Солидарности” дружелюбную рецензию на фильм Бориса Хлебникова “Аритмия” - о скорой помощи. Честно отметил грубый сценарный ляп. Но он, с моей тогдашней точки зрения, был не фатален, и фильм в целом открывал перспективу возрождения классического советского кино.

Теперь прошу простить мой наивный оптимизм.

Новый фильм того же режиссера “Снегирь” тоже как бы производственный. Птичка  - название траулера. Сценаристами перенесен в наше время сюжет романа “Три минуты молчания” Г.Н. Владимова (1969) - два будущих моряка проходят практику. Первое отличие от советского источника: происходящее на экране бессвязно и “клочно”, как сказал бы Д. Хармс, речь актеров невнятная, кто есть кто, не разберешь: лично я с трудом определил ближе к финалу, что один из мечущихся по судну истериков  -  капитан. Тут мне, конечно, скажут: это типа сугубый реализм, датская “Догма 95”, чтоб всё как в жизни. Но “как в жизни” не бывает. Ни на сцене, ни на экране. Даже документальный фильм - не запись видеокамеры у подъезда, а результат монтажа, в котором выражена авторская позиция.

Какая?

Характерный зрительский отзыв. “Я отработал много лет штурманом, ходил с детьми и женой в кинотеатр… Сын и дочь спросили меня - папа, вы так же бухали весь рейс?.. Терминология рядом не стоит с реальностью, ляпы по любому эпизоду… плевок в души моряков, которые работали на траулерах...”

Скажут, специалисты вечно недовольны, как их изобразили. А художнику со стороны видней. Нет, господа. Ваш художник на моряков вообще не смотрел. Принципиально.

Режиссер Хлебников: “У нас же это вообще все декорации. Из живого корабля только задняя палуба и траление рыбы. А каюты, мостик капитана, кают-компания - все построено… Не нужно принципиально точно изучать быт именно матросов. Каюты должны быть похожи на вагончик гастарбайтера… Где все свалено в кучи, где грязно и неуютно”

Под идеологическую установку перемонтированы профессия, психология,  литературный первоисточник.

“У Владимова в романе есть такой персонаж Дед. Он старше всех, и он у него носитель добра, мудрости и человечности (и герой войны - И.С.)… Мы просто зеркально поменяли этого Деда, сделав его носителем такой вот дряни”.

В какой-то момент сквозь грязь и дрянь вроде просвечивает социальная проблема. Один из практикантов объясняет морякам, что отношение к их труду у него примерно как у режиссера Хлебникова. Дальше обмен репликами: “Закончишь ты веселиться, и кем ты будешь?” - “Собой”. В ответ звучит грубое ругательство. Но и этот эпизод - творог на пальмовом масле. Юноша из мореходки ведет себя на практике как столичный тусовщик с факультета медиакоммуникации. Медиакоммуницирует соответствующим образом. Такого быть не может. Но надо сколотить декорацию, в которой симпатичный креакл - не зря в этой роли режиссер занял своего сына - будет затравлен до смерти “коллективным телом” трудящихся.

На закате индустриального общества у молодежного выпендрежа было хоть-какое-то оправдание, поскольку протестовали хиппи-панки не только против старших, но и против власти, действительно во многом несправедливой. Теперь власть сделала своей опорой отдыхающих, смысл экономики в том, чтобы они бесконечно переливались по столице из “уютной кафешки” в “арт-клистир” (или как его там) и обратно, не переставая быть “собой”, т.е. пустым местом. Какой же смысл в дополнительном унижении рабочего класса средствами, издали напоминающими искусство?

Именно такой.

Как с учетом этого опыта объяснить “Аритмию”? Может быть, с медициной у съемочной группы было связано что-то личное, что побудило из “артхаусного” состояния перейти в человеческое. Или просто случайность: если долго стрелять из пулемета, куда-нибудь да попадешь. Так Звягинцев в фильме “Елена” случайно попал в реальную проблему, дальше неравнодушные рецензенты (вроде Ильи Смирнова) добавили интерпретаций по методике “суп из топора”, а сам режиссер в последующих работах и  интервью ясно показал, что у него за душой.

Но кинематографической тусовке нравится. И “Снегирь” понравился. Классово близкое кино.